Войдя в подъезд серого восьмиэтажного дома с какими-то массивными советскими скульптурами под самой крышей, Марина не поверила своим глазам. Это был даже не подъезд, а роскошный холл – с цветами в больших кадках, с мраморными стенами. Двое молодых людей, стоявших у входа, пропустили их, едва взглянув на госпожу Иветту.
Марина смотрела, как та идет к лифту, как переливается в свете ярких ламп мех ее длинной шубы из чернобурки, – и не решалась идти следом по гладкому, как стекло, полу.
– Что же ты? – обернулась Иветта, и Марина, вздохнув, пошла за ней.
Госпожа Иветта жила на последнем этаже. Пока она открывала входную дверь, Марина подумала: «Отсюда, пожалуй, в трубу вылетать поближе…»
А что, если существует сверкающий подъезд, и лимузин, и безмолвный шофер, почему бы не уметь владелице всего этого летать на метле?
– Проходи, – пригласила Иветта.
В голосе ее совсем не слышалось того, что непременно послышалось бы в голосе любой другой женщины: предвкушения Марининого восторга, желания удивить наивную провинциалку, обыкновенного хвастовства, в конце концов. Иветта, похоже, меньше всего думала о Маринином удивлении – она спокойно входила в свою квартиру.
Марине сразу показалось, что с ее сапог натекла грязная вода, хотя она всего-то и прошла по улице несколько метров от машины до подъезда. Ей неловко было вешать свою шубу из искусственного серого меха в высокий встроенный шкаф, из которого на нее пахнуло тонким запахом лаванды.
Она молча прошла через большую прихожую, заметив только, что на стенах висят картины, и оказалась в комнате. Наверное, это была гостиная. Она показалась Марине огромной – большей, чем может быть комната в восьмиэтажном доме, пусть даже в таком роскошном, как этот. Иветта зажгла свет, и Марина едва не ахнула.
А ей-то еще казалась изысканной та квартирка, в которой она теперь жила! Гостиная госпожи Иветты была обставлена с настоящей изысканностью – той, которая невозможна без старинной мебели, ручной работы ковров и множества безделушек, от которых веет подлинностью.
Ковер, лежащий на блестящем дубовом паркете, был персидский; Марина сразу оценила искусность, с которой он был выткан. В отцовской библиотеке была книга о персидских коврах, и она читалась как захватывающий, полный тайн приключенческий роман. При одном взгляде на ковер вспоминались гаремы, наложницы и опахала…
Правый угол комнаты явно был задуман как место неторопливой беседы. Вокруг невысокого овального стола размещались три кресла, обитые золотистым шелком; на столе в низкой китайской вазе стояли белые и желтые розы.
