Каждый вечер наступали эти часы – когда они сидели вдвоем в большой комнате внизу, смотрели на огонь, разговаривали, или молчали, или Митя играл что-нибудь пленительное, не дающее ее душе покоя.
– Жалко, что гитары нет, правда? – спросила как-то Лера.
– Да? – Митя не смог сдержать улыбку. – Не скажу, что мне прямо-таки жалко, но…
– А мне – очень! Так бы ты мне спел что-нибудь…
– А так только на скрипке скриплю, – усмехнулся Митя. – Ладно, подружка, я тебе и так спою, без гитары. Что тебе спеть?
Это Лере было все равно – что. Душу ей с самого детства переворачивал его голос – таинственное обещание, звучащее в каждом слове.
Одну песню – как раз про душу – она до бесконечности могла слушать:
Девушке весной
Я дарил кольцо,
С лаской и тоской
Ей глядел в лицо,
Холодна была
У нее ладонь,
Но сжигал дотла
Душу мне – огонь!
И дальше – почему-то про то, как лунною порой, омрачая мир, шел понурый строй, рядом – конвоир, а душе в ночи снился чудный сон…
Иногда Лера замечала, что Митя вдруг замолкает посреди разговора, столбик пепла растет на его сигарете, лицо делается совершенно отрешенным, как будто он прислушивается к чему-то, – и замолкала сама перед властью тех звуков, которые он слышал всегда.
Заметив ее замешательство, он едва заметно улыбался.
– Ты говори, говори. Думаешь, ты мне мешаешь?
Но Лера не знала, что сказать. В такие минуты она не могла почувствовать, что с ним происходит, – и терялась…
– Ты уже в Москву хочешь, Мить, да? – осторожно спрашивала Лера.
– Я не могу сейчас уезжать надолго, – отвечал он, словно оправдываясь. – По всему не могу, ты понимаешь? И не хочу, и не должен. Я сам это выбрал, я от многих предложений отказался, и в Европе, и в Америке, чтобы работать со своими музыкантами. И если я не буду с ними проводить хотя бы двести пятьдесят дней в году, а пока что даже больше, – у нас ничего не получится. Успех променял на репетиционное время, – усмехнулся он. – Но уж его-то ни на что променять нельзя. Тем более теперь – если думать про оперу…
– А какую оперу ты хочешь ставить? – заинтересовалась Лера.
– Многие захочу. – Митя снова улыбнулся ее старанию понять то, что казалось ей важным для него. – Я чувствую, что вот-вот – и многие… Но пока у меня нет настоящего сопрано, так что говорить не о чем.
– Настоящее – это какое? Какое оно должно быть?
– Не оно, а она. Это должна быть она. Да этого все равно нельзя объяснить, Лер. Ну, может быть, так: если бы у тебя был голос и слух – это была бы ты.
