Вся она стала какая-то равнодушная, застывшая. Из послеоперационной палаты ее перевели в общую, обещая, что скоро выпишут домой. Но и это было Лере почти все равно.
Она даже не заметила, что «скоро» почему-то растягивается, что кровотечение у нее все не прекращается, а лицо палатного врача делается с каждым обходом все озабоченнее.
– Тебе бы лепестков пионовых надо заварить, – посоветовала Рита, лежащая на соседней койке. – Мне свекровь всегда говорила: от женских кровей первое дело – пионовые лепестки!
Рита лежала здесь с шестым выкидышем и, кажется, чувствовала себя в больнице лучше, чем дома.
– Да брось ты, Ритка, – пионы! – хмыкнула вторая соседка, Маша – молоденькая и веселая девушка, чрезвычайно довольная тем, что ее «залет» кончился так удачно. – Ей вон чего только не колют, и ничего, а ты – лепестки какие-то. Нет, тут уж надо лежать и не рыпаться. Да повеселее ты, Лерка! – бодро обернулась она к Лере. – Ну подумаешь, выкидыш! У тебя ж есть уже, зачем тебе еще? По мне, если б мужик не настаивал, так я б еще ой как подумала рожать. Какая теперь жизнь пошла, ты посмотри только! И ресторанов полно, и шмоток всяких. Живи да радуйся! Так нет, ему надо, чтоб я в халат влезла и с детенышем дома засела как на цепи. Не-ет, больше я дурой не буду… Таблетки – это он мне, конечно, не даст: он аж как-то обыск настоящий устроил, почему не беременею. А вот спираль – это я поставлю, пусть попробует уследит!
Прежде Лера с ума бы сошла от таких разговоров, но теперь она и к ним почти не прислушивалась. Она словно погрузилась в глубокую воду, из которой невозможно было вынырнуть, – и сама не понимала, когда это произошло.
Самое тяжелое было – видеть Митю. Он приходил, Лера с трудом выходила к нему в коридор, они садились в холле, где стоял телевизор. В это время, вечером, женщины обычно смотрели какой-нибудь сериал и шикали на всех, чтобы не пропустить ни слова.
Лере хотелось что-то сказать ему, но она не могла. Да и что можно было сказать – вот так, под телевизионные рыданья, среди чужих и равнодушных людей? Чувства ее притупились за это время, словно она была обернута ватой.
Однажды вечером они в который раз сидели на обитой дерматином скамейке в холле. Митя держал Леру за руку, но она только физически чувствовала его прикосновение – собственная кожа казалась ей резиновой, и голова привычно кружилась.
Мимо них торопливо прошла женщина из соседней палаты.
– Ниночка, у Петренко из восьмой выкидыш! – громко кричала она на ходу, обращаясь к дежурной медсестре.
