Рощице Рыжов обрадовался, как старому знакомому. Было в этих кривых деревцах, щедро окруженных кустами, что-то другое, чем степь, которую они наблюдали последние дни. Обещание леса и пусть не очень обильной, но все же воды. И хотя даже почки еще не набухли, все-равно, это были деревца.
Полуэскадрон его пошел веселее, не вполне размашисто, но рысью побежали даже кони в тачанке, а за ней, чтобы не отстать, зарысили и запряженные в телеги. Тачанка дребезжала, Шепотинник тут же подъехал и принялся хмыкать, как только он один умел. Рыжов догадался, повернулся к нему, заранее нахмурившись.
– Я что говорю, командир, пусть лучше этот тарантас с пулеметом кузнец отремонтирует. Ведь развалится… к лешему. – Для Шепотинника это было не ругательство, но этот… почти ординарец берег уши Борсиной. Рыжов оценил.
– Пока придется тебе его укрепить. Хотя я не понимаю, с чего? Мы же всего-то пару недель в походе, а до этого стояли, и что же, ты не сподобился тарантас подправить?
– Я – что? Я же не знал, ныне только и заметил.
– Вот-вот, – кивнул Рыжов многозначительно, хотя и сам не знал, что это должно обозначать, но на Шепотинника это впечатление произвело, как Рыжов и ожидал.
Он вообще пребывал в странном состоянии духа. С одной стороны, они явно и неуклонно приближались к окончанию задания, к его завершению. С другой, его выполнение почему-то для самого же Рыжова оказалось под вопросом. Почему – он и сам не знал, не понимал он разговоров Раздвигина и Борсиной, да и задания, как выяснилось, тоже не понимал.
Вот ведь получилось, свои прямые обязанности – воевать и уничтожать противника – он знал, и кажется, умел справляться, и то, что сотню Каблукова рассеял, тому доказательство. А если по-другому, если его обазанность найти золото – это почему-то удалялось… Делалось недостижимым, словно солнышко на горизонте, он и сам это чувствовал.
Роща, когда они в нее въехали, изменилась. Все было просто, деревья, кустики, и вдруг – какая-то тяжесть, неповоротливость мыслей, словно пелена упала на глаза, и на остальные чувства. Рыжов огделся. Люди вокруг него тоже изменились, стали суровыми, даже злыми. И лица у них изменились, тени легли под глазами, пропыленные рожи вдруг проступили едва ли не звериным своим воплощением, что с людьми, в общем-то, тоже случается, когда им плохо, или они чего-то бояться. А он не хотел этого, он неплохо относился к своим бойцам, некоторых даже уважал.
Выехали на полянку, перед ней странно покосившись, росла низкорослая и кривая сосенка, не то что северные красавицы. А главное, она росла не вверх, а в бок, будто ее корни были вывернуты ветром или взрывом, но она не упала, продолжала все же расти куда-то на юго-восток.
