Трофейных коней хватило, чтобы толково отремонтировать конский состав всего эскадрона, и то, некоторых раненных, наскоро подлечив, казаки решили в поводу увести, на будущее. Слабых коней из телег выпрягли, а уж в тачанку вообще таких запрягли, что любо-дорого посмотреть. Рыжову даже жаль стало, увидит кто-нибудь из больших командиров его тачанку, и отберет. Такое уже случалось. Но волочь тачанку на клячах – тоже не дело.
Гуляев со своими казаками вернулся лишь крепко за полдень, говорил, что пробовали уцелевших каблуковцев подстрелить, но те тоже не лыком шиты оказались. И уходили быстро, и направление выбрали такое, что не очень-то постреляешь, распластались над темной-то землей, как ни целься – все одно промажешь. Тем более, против солнца и на скаку.
Коням Гуляев радовался больше всего, Рыжов даже заподозрил, что он только коней и хотел отловить в степи и привести в эскадрон, его они больше людей интересовали. А ведь будет Гуляев командиром эскадрона, подумалось Рыжову, если меня чпокнет, тогда моего. А если уцелею, то скоро собственный получит. Вот коней побольше соберет, и прикажут ему эскадрон составить.
Борсина, когда чуть в себя пришла, стала укладывать раненных на телеги. В помощь ей Рыжов определил Шепотинника, и тот, как всегда стал со всем очень хозяйственно разбираться. Что-то приказал перенести в свои эскадронные телеги, которые по всем степям почти без толку до сих пор таскали, но тут они понадобились, да так, что еще три трофейные пришлось в добавок ремонтировать.
Рыжов сходил, посмотрел, как мужики с этим управляются. Хорошо они работали, вот только… Дай Шепотиннику волю, он чуть ли не колеса от телег на них нагрузит. Крестьянин он все же, собственник, куркуль. Хотя до сих пор эта его способность была эскадрону на пользу.
Потери оказались все же большие для такого-то боя. Если бы Табунов в атаку не бросился, обошлись малой кровью, а так… Два десятка убитых, столько же раненных, из них семь человек довольно серьезно. Еще с десяток раненных могли в седлах сидеть, но все-равно и перевязки требовали, и смотреть за ними приходилось. Сам-то Рыжов знал как это бывает, крепится мужик, говорит, мол, да я на коне уверенней рану заращу, а потом брык, и все, уже его лежачим везти приходится.
В общем, главная трудность – так шесть десятков людей распределить, чтобы и раненных скорее к своим доставить, и еще на обоз для золота хватило. А его, как говорил Табунов, двадцать шесть ящиков. И теперь быстро его не вывезешь, если найдешь… Все-таки придется, думал Рыжов, охрану усилить, и может быть, ждать, пока дополнительные телеги со станции приведут. А до тех пор охранять – и от чужих, и от своих тоже. Вот для этого надежных людей уже не слишком много у него осталось, лучше бы побольше.
