Рыжов смотрел на этот кружок света на той стороны Хопра, и ждал. Но все было тихо, почти беззвучно даже над водой, даже этой теплой, лунной ночью… И только тогда над рекой раскатился вой… Который вдруг перешел в какое-то жуткое, немыслимое, полуразборчивое, едва ли не человеческое, но и звериное при том бормотание. Словно жалоба вознеслась к небу, к ночи этой, к Луне… И к роду человеческому, который все же управлял в этом мире по-своему, как людям нужно. Хотя, с другой стороны, как же иначе?
– Ладно, дед. Его тело, в каком бы виде ни оказалось, придется отдать, – сказал Рыжов.
– И не жди, – почти грубо ответил Ратуй. – Сожжем до последнего волоса. Чтобы и следа не осталось.
– Да вы что? – почти возмутился Раздвигин. – Его же исследовать надо, и для доказательств…
– Для доказательств вы других ловите, в другом месте. – Ратуй поднялся на ноги.
Комвзвода, что посветлее, попробовал рявкнуть:
– За такие слова тебя…
– Отставить, – приказал Рыжов. После его окрика посидели молча.
Кольцо на той стороне реки стало сплошным заревом, теперь человеческие фигуры стали не видны, все смешались. Зато пламя в этой куче взвилось сильнее, увереннее, словно кто-то заранее припас керосина и теперь выплескивал его, не жалея.
А Рыжов и сам не знал, что правильно, а что нет. Он поднялся, едва переставляя затекшие ноги, двинулся к коням, которые фыркали неподалеку.
– Вот что я тебе скажу, дедушка, ты исчезай. И чтобы на хуторе твоем через пару дней никого не было.
Ратуй рассмеялся, но так, словно у него в горле рыбная кость застряла.
– А я и не сеял, так что уходить не жаль. Но… Двух дней мало. Дай две недели хоть.
Рыжов мельком, и как можно внимательней в этой темноте, посмотрел на обоих комвзводов чона. Потом понял, эти-то по крайней мере на него не станут жаловаться. Если только другой кто из бойцов, но… На каждый роток не набросишь платок. Или это все же девчоночья поговорка? Фу ты, какая глупость в голову лезет!
Неожиданно цыганистый повернулся к Рыжову.
– Можно. Только ты уж там, в Москве, скажи, что сам тут командовал.
– Скажу, куда ж я денусь.
– И комиссарше своей скажи… – добавил второй.
– Вы следите, чтобы у ребят языки не развязались.
Цыган усмехнулся.
– А кто поверит, если и начнет кто-то балакать у костра?
Назад, в город, который оставался темным, тихим, словно затаился, поехали не строем. Рыжов с Раздвигиным приотстали. Раздвигин почему-то сидел в седле боком. Заметил, как на него смотрит Рыжов, и усмехнулся.
