— С греческой визой? — уточнил Гасанов.
— Ну, если и это возможно.
— У тебя деньги на счету?
— Да.
— Ты помнишь номер счета?
— В греческом банке помню. И во французском тоже.
— Проблем нет. Я позвоню, и тебе переведут деньги с твоего счета в Москву. Сколько тебе нужно?
— А сколько мне понадобится?
— Думаю, тысяч пятнадцать-двадцать.
— Так много?
— Разве это много? — изумился Гасанов. — Мы за наш побег знаешь сколько заплатили? Кроме надзирателей и дежурных офицеров, нужно было платить пограничникам с обеих сторон, водителям машин, другим уважаемым людям.
— Я согласен.
— Хорошо. А потом поедем в Петровский пассаж или ГУМ. Купим тебе рубашку, костюм, туфли. В общем все, что нужно. Я тебе деньги дам. У меня в Москве свое дело открыто, свой ресторан. Нельзя деньги хранить в одном кармане, любил говорить мой отец. Нельзя вкладывать в одно дело. Вот я и открывал рестораны в Москве и Баку, вкладывал в промышленные предприятия Украины и Азербайджана, открывал счета в банках Турции и Кипра.
— Предусмотрительно.
— А как ты думал? Иначе нельзя. Тогда ты очень от властей зависишь. Отнимут у тебя все, и тогда ты никто. Нуль. А с деньгами ты человек. Уважаемый человек. Ты думаешь, я с этими прошмандовками, что ночь провел, еще хоть раз увижусь? Конечно, нет. Просто вчера уставший, грязный, мятый был. А вот приду в себя и с такими девочками тебя познакомлю — у вас в Греции таких нет. Будешь меня всю жизнь благодарить.
— Вы удивительные люди, — сказал грек, — чем больше я с вами сталкиваюсь, тем больше удивляюсь. Вы не похожи на всех остальных. У вас какой-то свой способ постижения истины и свой способ развития. Вы движетесь не туда, куда все остальные страны, а в какую-то немыслимую, непонятную сторону. В сторону от всего остального цивилизованного мира. Но, может быть, так и должно быть, как ты считаешь?
— Константин, ты становишься моралистом, — захохотал Гасанов, — если учесть, что на тебе висят убийства и контрабанда, то в роли священника ты смотришься не очень естественно.
— Я это знаю, — Ионидис-Пападопулос вздохнул, — я считал себя исчадием ада, а попав к вам в тюрьму и встретив такое количество предателей и взяточников, понял, как я заблуждался. По сравнению со многими из них я просто девственница. До тебя у меня в камере сидел офицер, который специально начинал сражение за день до выплаты зарплаты солдатам, чтобы в его батальоне было как можно больше убитых, чью зарплату он мог спокойно прикарманить. Или сержант, который стрелял в спины своим товарищам, чтобы потом продавать их автоматы. Они ведь даже не предатели в обычном смысле этого слова. Они настоящие, как у вас говорят, ограши.
