так же истово, как прежде служила
мне!
Уму непостижимо! Более того – она словно бы и не замечала мрачного молчания, в котором я замкнулась. А физиономия ее хранила столь же восторженное выражение, какое может быть у жрицы-фанатички, готовящей христианскую мученицу на заклание во имя какого-нибудь идольского кумира.
Ну ладно! Я вытерплю и это! Ради того, чтобы добыть улики, выяснить обстоятельства зверского убийства, я готова на все. Но я вернусь. Я вернусь домой, и тогда…
Чудилось, нынче вечером внутри у моей обычно медлительной Павлы тикал некий хронометр-ускоритель, потому что она выпроводила меня в прихожую минута в минуту спустя четверть часа. В это время Смольников разговаривал по телефону. Выражение лица у него при виде меня сделалось очень странное, и меня вдруг пронзила догадка: а ведь, пожалуй, не так уж он и умен. Ну разве может у умного мужчины быть такое баранье, размягченное выражение глаз?
Впрочем, в ту же минуту Смольников, который, как я уже говорила, отличался быстротой реакции, встрепенулся, принял обычное свое насмешливое выражение, сказал в трубку:
– Все, отбой. Я еду! – И отключился.
Подал мне руку:
– Извозчик ждет у крыльца, дорогая! – и увлек на лестницу с такой стремительностью, что у меня не хватило времени даже возмутиться этим словечком: я была всецело занята тем, чтобы удержаться на ногах.
Внизу пролета мне все же удалось оглянуться: Павла стояла на площадке, свесившись вниз, и смотрела нам вслед с умильным выражением. Вроде бы даже слезы мерцали на ее глазах!
«Да что она будто воспитанницу на казнь провожает!» – возмутилась я, и только тут меня поразила мысль о том, что мой нынешний вояж может быть опасным. Все-таки я еду в дом возможного убийцы!
– Не думаете ли вы, господин товарищ прокурора… – начала я, лишь только мы разместились в щегольском двухместном экипаже.
– Я думаю, что вам следует немедленно забыть мою должность, – перебил меня Смольников. – А также мою фамилию. И желательно даже имя-отчество.
– Как же мне вас называть там, куда мы едем?
– Мои многочисленные друзья обычно называют меня Гошей, – отозвался этот легкомысленный тип. – А также Гошенькой! Или Жоржем. Так что выбирайте.
– Гоша?! – вскричала я. – Да ни за что на свете! Ненавижу это имя. Да и Жорж не лучше.
– Можете звать меня просто «дорогой», – предложил Смольников самым деловитым тоном. – Правда, так обычно обращаются друг к другу супруги, а мы, согласно легенде, пока еще только жених с невестой.
