«Что?!»
Только лишь спершееся и закупорившее мою грудь дыхание не позволило мне выразить свое возмущение громогласно.
Что?! Да чтобы я пошла к любовнице Смольникова, да куда бы то ни было – в его компании? Нет, я еще не лишилась рассудка!..
Но ведь этого требует дело. Я не могу, не имею права отказаться. Моя работа… Но пусть Смольников не думает, что я подчиняюсь с удовольствием! Еще возомнит о себе бог весть что!
– Да, господин товарищ прокурора оказался весьма проницателен и сказал правильно: чувство долга – главный движитель моей натуры, – произнесла я самым сухим и неприязненным тоном, на какой только была способна. – Ради дела я готова на многое – даже выдерживать общество господина Смольникова и разыгрывать вместе с ним комедию. Прибуду к назначенному времени в назначенное место! А пока, с вашего позволения, не вернемся ли мы, господа, к продолжению разговора о необходимых для наблюдения за Вильбушевичами мерах?
– Да я же сказал, что дам для этого людей, – произнес Хоботов с какой-то странной оправдательной интонацией, как если бы я была суровой гувернанткой, а он – нерадивым воспитанником.
– Конечно, только я бы предложила дополнительно воспользоваться услугами барышень-телефонисток, – сказала я. – Они волей-неволей слушают все разговоры: почему бы не обязать их к этому, если вызов поступит от Вильбушевичей или Лешковского? Пусть слушают и записывают.
– Умно… – пробормотал прокурор Птицын. – Умно и хитро. Право, только женщина могла до этого додуматься!
Я уж не стала ему говорить, что только женщина по одному смутному предчувствию могла отправиться к продавщице помады для волос – и получить доказательство соучастия в преступлении. Да и вообще – весь сегодняшний день, от моего явления в контору «Нижегородского листка» до последних минут, проходил сугубо под знаком женской логики!
Вот вам, господа мужчины, и стеариновая свечка!
Нижний Новгород. Наши дни
– Зараза! – взвыл Денисов, отдергивая руку, и Алена увидела, что его палец залит кровью. – О, зараза!
Он тряс левой рукой, правой продолжая прижимать к полу бьющуюся в конвульсиях девушку.
– Ишь ты, кусается! – хмыкнула фельдшерица, с усилием удерживая введенный в вену шприц.
– Алена, помогите! – крикнул Денисов, тряся укушенной рукой. Одному ему было не под силу сдержать больную, обуреваемую эпилептическим припадком.
Алене стало и страшно, и противно, однако она отбросила эти недостойные чувства вместе с сумкой и блокнотом – и кинулась на помощь доктору Денисову.
