Алена понурилась, но вовсе не для того, чтобы ее повинную голову не сек меч ответственности за ложный вызов, а чтобы скрыть безмерное облегчение, которое просто-таки аршинными буквами было написано на ее лице. Достала из сумки паспорт, потом смиренно выслушала выговор, приняла квитанцию на шестьдесят рублей штрафа…
– Извините, ради бога, – сказала она смиренно. – Я больше не буду! Честное слово!
– Вы это уже говорили, – вмешался второй охранник. – Я помню. Месяц назад. И пижама на вас была та же самая.
Только сейчас Алена спохватилась, что, выскочив из постели, даже не набросила на себя халат. Впрочем, сейчас это никакой роли не играло, так же как и месяц назад, когда она впервые продемонстрировала охранникам свою пижамку.
Наконец мужики в бронежилетах ушли, и писательница на подгибающихся ногах снова потащилась в койку. Путь ее лежал мимо тяжелого серванта, на нижней полке которого стоял антикварный, пузатый, оплетенный затейливой бронзовой сеткой графинчик. В этом графинчике Алена держала бренди – любимый ею бренди «Дар Темрюка», который она покупала в магазине «Вина Кубани» на Варварке. И сейчас она не смогла придумать ничего лучшего, как взять из серванта этот графин, вытащить плотно притертую пробку и сделать прямо из горлышка порядочный глоток.
Ох, как стало хорошо, чудно и спокойно! Перестал ныть зуб под коронкой, донимавший Алену уже вторую неделю, притупилось острое сознание собственного идиотизма, голова стала легкой-легкой, и все страшные картины нынешнего вечера словно бы эмигрировали куда-то из ее сознания… Увы, оттуда, где они надеялись обрести новое место жительства, их вскоре завернули таможенники, и они вновь принялись колотиться в бедную, больную голову задремавшей писательницы… и терзали ее до самого утра, вернее, до полудня, ибо, когда она заставила наконец себя посмотреть на часы, стрелки уже сошлись на двенадцати, и это была отнюдь не полночь.
И в то же мгновение, словно ожидая, когда мающаяся с похмелья писательница разомкнет воспаленные вежды, раздался звонок.
– Алло? – слабо выдохнула Алена.
– Алена, привет, это я, – послышался грустный-прегрустный голос. Он что-то напоминал нашей писательнице, а потому она не стала вежливо (и грубо тоже не стала) выпытывать, кто это звонит, а просто решила положиться на судьбу и подождать ее подсказки.
– Привет, – отозвалась Алена, в очередной, примерно двухсотый раз остро жалея, что так и не обзавелась радиотелефоном-трубкой, с которой можно было бы сейчас пройти на кухню и напиться вволю воды прямо из-под крана – ледяной и вкусной-превкусной. Она любила воду из-под крана больше всех минералок на свете и обычно пила только ее, презирая все и всяческие очистки, потому что была убеждена, что человеческий организм должен приспосабливаться к той среде, в которой он обитает, а не абстрагироваться от нее. И, видимо, Алена была совершенно права, потому что практически никогда и ничем не болела, разве что простывала единожды в год, в конце зимы.
