– Погоди, – наконец заговорил парень снова, и теперь голос его тоже дрожал. – Сначала мы выпьем. За нас! Сейчас, сейчас…
Что-то булькнуло.
– Дело мастера боится! Готово.
– Что это? – боязливо пискнула Нинулик.
– Кагор. Церковное вино. Мы же решили, что сегодня… у нас же сегодня как бы свадьба, да? И мы будем пить вместе. Я читал, что, если мужчина и женщина пьют из одного стакана, они будут неразлучны.
– Так ведь из стакана…
– Да какая разница – стакан, бутылка? Все равно неразлучны! За нас!
Бульканье, торопливые глотки.
– Ну, пей.
Бульканье, торопливые глотки.
– Кислое. Я шампанское люблю!
– Ну чего ты, Нинулик?
Поцелуй, долгий поцелуй, шуршание пыльных бумажных мешков.
– Нинулик… ну ты что?
– Ой, подожди!
– Не могу. Я просто лопну сейчас. Потрогай, какой я!
– Борик, я боюсь!
– Привет! Раньше надо было бояться. Ты же согласилась. Нет, ты потрогай, потрогай!
– Борик, давай как-нибудь по-другому. Я не хочу, я боюсь, мать сразу догадается, когда будет стирать. Давай по-другому, как эти… Билл с Моникой Левински.
– У меня сигары нет, дура, только это.
– Сам ты дурак, при чем тут сигара? Нет, пусти, пусти, я не хочу, пусти, порвешь, дурак, не надо, Борик, гадина, пусти!
Но Борик поступал в точности как его знаменитый тезка и в упор не слышал требований о своей отставке.
Девчонка пискнула уж вовсе дико – и тут Женю словно толкнуло. Она рванула доску и проскочила в узкую щель.
Борик оказался прав: глаза привыкли к темноте, и она сразу различила в углу две копошившиеся фигуры. Вцепилась в загривок той, что возилась сверху, дернула, потом пнула оставшуюся.
Раздался истошный вопль, и Борик свалился в угол неподвижным ворохом.
Женя схватила Нинулика за руку, тряхнула:
– Беги! Волки! – и, таща девчонку за собой, вылетела за дверь под аккомпанемент ее истерического визга.
Она знала, куда бежать, и в темноте. Но на каждом шагу этой знакомой дороги в них с Нинуликом могли вцепиться те беспощадные руки. Ужас прорвался сдавленным криком.
Женя свернула в проем двери, еще более темный, чем окружающий мрак. Ударила по стене – послушно вспыхнул свет. Она хотела оглянуться, но не было сил.
Нинулик вырвалась и, обгоняя Женю, взлетела по ступенькам. Крутанула ручку английского замка, распахнула дверь и выскочила во двор, все так же истошно, пронзительно, безумно крича:
– Волки! Волки!
– А почему волки? – спросил Грушин.
– Бог его знает, – дернула плечом Женя. – Надо бы психоаналитика спросить: может, меня в детстве ими пугали, когда мы в деревне у бабушки жили? Не знаю, не знаю. Да и не все ли равно?
