– А тебе что, завидно, доча? – с холодновато-презрительным добродушием осадила ее цыганка. – Tы вот только с мертвяками еще не трахалась, а так уж всех перебрала. Небось и Мыкола там побывал?
– А что, он не мужик разве? – обиделась девчонка. – Все при нем, да еще во какое! – Она показала руками, расставив их в обе стороны так широко, как могла.
Кира зажала уши, зажмурилась. Она в тюрьме. В тюрьме! В коктебельском «обезьяннике»! Правда что – сидят за этой решеткой, будто зверье в клетке. И она, Кира, – среди прочих «обезьян». В компании с дешевой местной проституткой и цыганкой. Первая небось повздорила с клиентом, вторая обчистила какую-нибудь доверчивую отдыхающую, вот их и задержали. А для компании к ним засунули подозреваемую в ограблении, убийстве… и т. д. и т. п. – Кира уже начала путаться в перечне собственных злодеяний.
И сидеть ей тут, пока, после выходных, не вспомнит о своих рабочих делах милицейское начальство! Может быть, тогда все же отправят запрос в сопредельное государство. И выяснят, что Кира Москвина – доктор медицины, в связях, порочащих ее, замечена не была, тем более – в тех кошмарных преступлениях, которые ей шьются.
Свидетельство Глыбина-старшего, милицейского генерала, дорогого стоит! А если и этого будет мало, примчится выручать Киру восходящее светило адвокатуры Глыбин-младший. Да, похоже, не миновать Игорьку приезда: ведь, кроме явного бреда, навороченного в той листовке, его клиентке и подруге шьют еще ограбление и убийство.
Убийство Алки!
Кира изо всех сил прижала к глазам кулаки.
Алка… Единственная и самая лучшая подружка – с того самого дня, как четырнадцать лет назад Кира, «от робости запинаясь», вошла в первую аудиторию медфака университета, где была назначена первая лекция для первокурсников, и, ничего не видя от волнения, села за первый попавшийся стол. Сосчитав до десяти, набралась храбрости и взглянула на соседку. Ею оказалась худенькая брюнетка с невообразимо пышной «химией». Девушка увлеченно читала надписи, которыми был испещрен стол, и не сразу заметила Киру. Наконец она обратила на нее свое подвижное большеглазое лицо и изумленно хлопнула нарядными ресницами.
– Нет, ты видела это? – спросила так, словно была знакома с Кирой всю жизнь. – Ей-богу, лучше не скажешь!
Отманикюренный ноготочек ткнулся в круто вырезанные буквы, столь щедро заштрихованные черным «шариком», словно писавший эти слова стремился непременно сделать их достоянием вечности:
