Князь Федор прижал к лицу шершавый лист, целуя одно слово, одно имя. Все надежды, придавленные сомнениями, страхом, неуверенностью, вновь ожили в нем!
Итак, она не склонилась, не молила о пощаде! Она не любит царя! Она не жалеет о привилегиях, которые могут быть утрачены… уже утрачены, хоть дядюшка еще не сообщил о расторжении помолвки. О, не зря князь Федор чувствовал, что эту девушку скорее можно сломать, но не согнуть. И все сбудется, сбудется, как он задумал!
Он упал в постель, едва живой от нервной усталости, и Савка перекрестился, когда увидел, что барин засыпает с блаженной улыбкой на устах.
Князь Федор был уверен, что он увидит во сне Марию – и предчувствия его не обманули, но еще много дней и месяцев потом он вспоминал этот сон – и с трудом сдерживал дрожь бессилия и боли.
Снилось ему, что он в роскошном покое глядится в огромное зеркало и ничего не видит в его покрытом многолетней пылью стекле. Преодолев брезгливость, счистил пыль рукою, но по-прежнему не увидел себя – только темную муть. Нет… очертания некоей комнаты забрезжили наконец: бревенчатые стены, столик, сбитый из досок, табуреты, топчан в углу. Лампадка от кивота, уставленного иконами в богатейших окладах (единственное, на чем отдыхал взор в этой убогой комнатенке), бросала слабый отсвет на согбенную черную фигурку. Это была женщина. Словно почуяв пристальный взгляд Федора, она оглянулась – и приблизилась к нему, глянула из зазеркалья темно-серыми глазами – слишком огромными, слишком печальными для ее исхудавшего, бледного лица. Федор узнал Машу, и даже во сне сделалось ему страшно: не к добру ведь это – видеть во сне вместо своего отражения другое лицо в зеркале! Но тут же он почти с облегчением сообразил, что глядится не в зеркало, а смотрит на Машу через мутное окошко, кое-как слаженное из кусочков слюды, и осколков стекла, и даже из мутных бутылочных стенок, скрепленных между собою полосками холста. Более того – это окошко прямо на глазах зарастало морозными узорами, и лицо Марии мгновенно скрылось за толстым белым куржаком, от прикосновения к которому на лице князя Федора остался холодный влажный след.
Не скоро после того, как проснулся, он понял, что это – слезы.
С замиранием сердца ждал Федор (одиночество, страх и тоска предрасполагают к суеверности, как ничто другое!), когда сбудется неприятный сон. Однако ничего не случилось почти до вечера, пока в ворота не ворвался верховой. Курьер!
