– Ладно, ладно, не пыхтите. Я пошутил. Но это только ради вас, честное слово, только ради вашего спокойствия. Слышали небось такую пословицу: меньше знаешь – лучше спишь. Вы все поймете, когда я вам свою жизнь расскажу.
Алена нахмурилась в темноте. Что-то было не то в этом голосе, в словах, которые он произносил...
Нет, непонятно, что ее зацепило.
– Да я и так уже, кажется, все поняла, – пробурчала Алена. – Все эти игры с отключением света и сигнализации – ваших рук дело, да? И меня вы нарочно отправили на эту мифическую встречу – еще и самой предложили выбрать место нашего свидания, ну надо же, как предусмотрительно! Если бы я не поговорила с Жанной, я бы могла подумать, что и ремонт в «Барбарисе» вы подстроили!
Саблин помолчал, как если бы пытался понять, о чем это бухтит возмущенная писательница. А она уже не могла остановиться:
– Не понимаю, почему я должна соглашаться на ваше предложение после того, что вы тут учудили!
Молчание, нарушенное тем же сиплым вздохом.
– Да ладно, Елена Дмитриевна, – наконец-то произнес примирительно Саблин. Похоже, слово «ладно» принадлежало к числу его любимых. – Что такого-то? Каждый как может, так и живет. Если я неудобство причинил, напугал вас, то готов помочь материально. То есть это... ущерб возместить. Сколько вы хотите сверху? Ну, кроме тех пяти тысяч, о которых был уговор? Скажем, две я накину. Согласны, что ли? За ваши хлопоты.
Что? Ей послышалось, что ли? Он предлагает за написание романа не пять, а семь тысяч евро?
Интересное кино!
Конечно, первым побуждением строптивой и гонористой писательницы было чрезвычайно вежливо спросить: «А не пойти ли вам на?..» Однако она промолчала. Две тысячи евро были для нее суммой немаленькой. И вообще, хоть она считала деньги всего лишь средством, а не целью, относилась к ним чрезвычайно легко, тратила запросто (честно говоря, была невероятной транжирой), однако доставались-то они Алене весьма тяжело. Зарабатывала она их, без преувеличения, каторжным трудом. Само собой, этот труд доставлял ей огромное удовольствие, помогал испытать интеллектуальный кайф, не измеримый никаким всемирным эквивалентом, однако... однако, напомним, она была Дева, то есть, при всей своей романтичности с налетом безумия, всегда ощущала под ногами землю-матушку. Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать. Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, а в обществе, основанном на власти денег, не может быть свободы реальной и действительной... Свобода буржуазного писателя, художника, актрисы есть лишь замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка, от подкупа, от содержания!
