Когда же она хандрит, то подолгу остается в постели. Отсылает прочь прислугу. Курит, стряхивая пепел прямо на ковер, длинные русские папиросы. От них сволочеет душа, горьким степным мороком тлеет рассвет, застит рассудок. Или же часами вышагивает все в одной и той же комнате-кабинете, бросая странные взгляды на прибор, похожий на телетайп, под стеклянным колпаком, на этажерке. Маячит от окна к окну, подходит к столу, на котором раскатаны апельсины, грецкие орехи в серебряной фольге, лежат книги, чертежные принадлежности, флаконы, амулеты, пилки для ногтей, крошки бисквита, стоят чашки с недопитым кофе. (В иные минуты видеть ей людей из прислуги невыносимо). Находившись так, она вздыхает, и через французское окно до пола спускается по ступенькам в глухой, закрытый сад. Там – цветы, относительный простор, и по всему взору крыши и гряды гор.
Швейцарская обитель. Убежище эмигрантки, – ни откуда, – бегущей из страны в страну. Во взмахе неба, что дозволено ей видеть в простенке домов, похожем на секиру, одна розовеющая капелька прибывающего заката.
Таковой стала ее судьба.
Но хуже всего, когда накатывает память. Сегодня – не по прочитанному перечитывала «Окаянные дни» Бунина. Металась горячей степью под Новочеркасском. Рассылала пули-убийцы. Была ранена. Выжила. Всех и все победила. Блистала. Но с этим связана последовательность лет и дней, в конце которых – провал. Это не по памяти, но как раз то, что надо забыть. Воспоминание в односложном – на итальянском, французском: «Не помню. Я ничего не помню». И вдруг, как припадок, как вызов, или ее «русская рулетка» – Лиссабон; мадам Ламоль. – «Сеньора хочет сказать, что она португалка?» – «Помню только отплытие судна. Ни года, ни месяца. Возможно, частная марокканская яхта. Круиз».
Это прошло росчерком, официальной скорописью, как если бы таможенный досмотр проходил негр в одной набедренной повязке. Далее – Панама, Эквадор – все транзитом. Наконец – Перу. Страна фантастических развалин древнейших дворцов и храмов; «золота инков», так и канувшего в Лету. Для нее же – лечебница Рубена Аскуэ, вблизи Лимы. Покой. Тишина. Отделение неврологического диспансера. Препараты алоэ, настой листьев кока, камфара.
Освидетельствование – узнаванием: памятью о лицах. Но однажды: «К вам друг, сеньора». (Белая фигура в халате. Бледное, вымученное лицо, все белое… один, оттененный углем, бесконечно-упорный взгляд. «Все хорошо. Верь. Амнезия памяти – лучшее, что у тебя есть; твои паспортные данные. Держись этого. Об остальном позабочусь я. Ничего, кроха, хуже бывало. Лучше побыть не в «своем рассудке», чем – ну да ты и сама понимаешь»).
