– Знаю, знаю. Постарайтесь, по крайней мере, чтобы со следующим пароходом к нам приехало больше народу.
– Постараюсь. Вот бумаги этих.
Человек поднял фонарь. В его желтом свете Агарь и Гитель различили перелистываемые книжки и паспорта.
– Абраам Смольский, – вызвал Кохбас.
Названный не ответил. Забившись в угол автобуса, он громко храпел. Кохбасу пришлось влезть в машину и потрясти его за руку.
– Проснитесь, вы приехали.
– Куда?
– В Зебаду, колонию, к которой вы приписаны.
Человек не стал спорить и, взяв свой узел, стал вылезать, то и дело цепляясь за остальных путников. Агарь почувствовала, как маленькая Гитель сжала ее руку.
Неужели их сейчас разлучат?
– Этьен Аронсон.
Абраам Смольский умудрился наступить всем на ноги. Разбуженный Этьен Аронсон тотчас же отозвался.
– У него только одна рука, – заметил человек с фонарем.
– Вторую он потерял в битве с казаками, – пояснил Кохбас.
– Это ничуть не мешает моему ремеслу, – на отчаянном жаргоне произнес калека. – Я бухгалтер.
Человек с фонарем снова пожал плечами:
– Бухгалтеров, мой бедный брат, мы можем и другим одолжить. Однако не бойся. Пойдем. И для тебя найдется работа.
– Луиза Роис.
Это была старая-старая женщина. Пришлось помочь ей выйти.
– Али Гольд.
С колонией Зебада было покончено.
Пять оставшихся предназначались «Колодезю Иакова».
Теперь Агарь пожала руку Гитель: их не разлучат.
– Прощай, Исаак Кохбас, – сказал человек с фонарем.
– Прощайте. Не забудьте к пятнадцатому апреля приготовить трехмесячный отчет. Двадцатого я должен передать его в Иерусалим.
– Не беспокойтесь. А вот нам уже восемь месяцев, как обещали веялку. Получим ли мы ее хотя бы к следующей жатве?
– Я сделаю все от меня зависящее.
Автобус поехал дальше. Теперь было много свободных мест. Кохбас сел напротив Агари.
– Вы не очень устали? – спросил он.
– Нет. А долго нам еще ехать?
– Час, не больше.
На этом разговор закончился. Гитель и трое остальных заснули. Изредка доносился жалобный вой шакалов. Агарь уже слышала его на Ливане, когда по ночам каталась в автомобиле с юными кутилами Бейрута, которым шампанское разгоняло сон.
Ущелье то сужалось, то расширялось. По облачному небу, задевая за гребни гор, устало плелась луна. В течение долгого времени она не осветила ни одного дерева. Агарь невольно вспомнила горькие слова Грюнберга: «Прекрасна земля предков. Одни только голые камни».
Неужели он не преувеличивал? Впрочем, так ли это важно?
Разве не из холодного камня по повелению Моисея забил божественный ключ жизни?
