Вечером, как Агарь и предвидела, Кохбас сидел на своем месте, за тем же столом.
Она танцевала, как и в прошлый раз, и как в прошлый раз к ней подошел лакей.
– Мадемуазель Жессика, господин в очках просит вас к своему столу.
– Скажи ему, что я приглашена на весь вечер, – ответила она и пошла к расшумевшимся от приличного количества уже опустошенных бутылок молодым людям.
Принесли еще шампанского, и возобновилась оргия. Кохбас неподвижно сидел за своим столом. Казалось, что веки за черными стеклами сомкнулись.
– Никогда еще Жессика не была такой веселой, – заметил пивший из бокала танцовщицы молодой Трумбетта.
– Посмотрите на ее любовника, – сказал Петр Стефаниди. – Вот так гадкая обезьяна.
Он прижал к себе Агарь, губами прикасаясь к ее шее, плечам и груди.
– Ого! Ого! – закричали остальные.
Но она не оттолкнула его.
К часу суматоха и количество пустых бутылок только увеличились. Исаак Кохбас все еще не уходил.
Пользуясь невниманием своих совсем опьяневших обожателей, Агарь на несколько секунд скрылась. Входя в зал, она на пороге нос к носу столкнулась с Кохбасом.
Он взял ее за руки, и она услышала его глухое бормотание.
– Не стыдно вам?
– Что? – надменно спросила она.
– Я повторяю, не стыдно вам?
– Да пустите меня!
Но так как он только крепче сжимал ее руки, она совсем вышла из себя.
– Не стыдно ли мне? О! Я отлично понимаю! Ваша гордость уязвлена при виде дочери народа избранного в объятиях изгоев. Если тебе это не нравится, знаешь, цена для всех одна! Вот так, чудак! Да пустите вы меня!
Последнюю фразу она почти прокричала.
Все сидевшие на террасе обернулись. Посыпались замечания и протесты.
Исаак Кохбас покачнулся. Он, казалось, колебался, потом вдруг яростно оттолкнул Агарь и исчез во мраке улицы.
На следующий день, после мучительной бессонной ночи Агарь к часу аперитива пришла в кафе. На террасе еще никого не было за исключением Исаака Кохбаса, сидевшего все за тем же столом.
Он подошел к ней.
– Я должен извиниться перед вами, – сказал он. – Посидите со мной минуту, чтобы доказать мне, что вы на меня не сердитесь.
Она повиновалась, смущенная, сконфуженная.
– Скажите, что вы простили меня.
– Мне тоже надо извиниться, – пробормотала она, – я слишком много выпила.
– Мы оба достойны жалости.
Они замолчали. Страшно взволнованная, Агарь машинально вертела соломинку в налитом ей лакеем лимонаде.
– Вы уезжаете? – сказала она наконец.
– Завтра утром. Следующий пароход с эмигрантами прибывает шестого апреля. Вы третьего апреля возвращаетесь в Египет, через десять дней, не так ли?
