— Какой же?
— Важный.
Он предполагал утром двинуться дальше. Но остался.
Ему превосходно спалось в чистой и мягкой постели — давно уж он так не спал. Ни в одной из дорожных гостиниц не видел он стеклянных окон и умывальников.
Сойдя вниз, он заметил, что «Черная шляпа» почти примыкала к городской стене. Один лишь садик отделял дом от обсаженного деревьями внутреннего вала. Там были вбиты в землю два каменных стола с каменными же скамьями. Сервантесу подали утреннюю похлебку.
— Вы тут совсем близко от неприятеля, — обратился он к сидевшей против него хозяйке. — Когда придет неприятель, он спрыгнет прямо к вам в садик.
— О, к нам они не придут. Нас защитит венский император.
— Будем надеяться!
— Нам даны и свои вольности, — гордо сказала она. — У нас никогда не было инквизиции.
Окруженное стеною местечко, в которое попал Сервантес, оказалось городом Луккой. Это была мирная самоуправляющаяся община, подобие республики или герцогства без герцога, под протекторатом римского императора. Его ландскнехты играли в кости под факелом у ворот.
Пришли дети: девочка лет восьми-девяти и мальчик года на два моложе. Это были красивые, чистенькие создания, похожие на хозяйку.
— Вот уж сразу видно, кто их выкормил, — сказал Сервантес, — тут вам трудно будет отказаться.
— А вот и ошиблись, господин солдат. Мой только младшенький. Девочка, — она нагнулась к нему и зашептала, — дочка моей сестры, умершей в Маасе четыре года тому назад.
— О!
— Чем лучше человек, тем раньше его теряешь. Какой хороший был у меня муж…
— Вы уже вдова? Такая молоденькая?
— В семнадцать вышла замуж, он так и не увидел маленького. А теперь мне двадцать четыре. Жизнь уже кончилась, — она задумчиво вздохнула.
— Еще бы, еще бы! В двадцать четыре года — чего еще ждать!
Она неопределенно улыбнулась. Что-то необычайно приветливое, доверчивое исходило от всей ее маленькой фигурки. Едва встав с постели, она уже успела опрятно одеться и тщательно подобрать свои медные, слегка вьющиеся волосы.
Мальчик взобрался на скамейку. Он стоял рядом с матерью и пристально разглядывал левую руку Сервантеса.
— Что это у тебя? — спросил он вдруг, со страхом и любопытством указывая на скалистый обрубок. — Неужто рука?
Мать зарделась пламенем.
— Ну кто же так спрашивает, Доменико! — сердито крикнула она.
— Оставьте его… Твои две лапки, конечно, красивей, — сказал он ребенку и ласково обнял его правой рукой.
— Чего вы только не пережили! Вы нам должны рассказать.
