– Ты… ты порезала меня, – прошептал он. – Ты и в самом деле меня порезала. Марьянушка, ты…
Он все еще не понимал, что происходит, прижимался спиной к дощатой стене и кусал губы от боли. Казак с ножом в заднице – да есть ли на свете что-либо постыднее?
– Я убью тебя! – простонал Машков. – И даже бог меня за это не накажет, я просто обязан убить тебя!
– Ну, так убивай, – Марьянка села на лавке, стягивая ворот рубахи на груди, натянула штаны и вытерла кинжал о стену. Да и немного крови-то было… Марьянка лишь слегка кольнула его, скорее ради напоминания.
– Давай! Убивай, не думай, Иван свет Матвеевич! Я и сопротивляться не стану! Из тебя никогда человека не выйдет. Так уж лучше я умру…
Существуют конфликты, которые, словно ржа железо, разъедают душу. Абсолютно безумная любовь из их числа, любовь, изматывающая человека, не дающая ему покоя, бьющая по сердцу тяжеленными кузнечными молотами… любовь, превращающая мудреца в идиота, и все ж таки сладкая, как мед…
Она-то и случилась с Иваном Машковым. Почему? Тысячи мужчин до него, попав в ловушку длинноволосого, соблазнительного черта в юбке, сделали то же самое: Машков так и не убил Марьянку. Он просто выбежал из избы, зажимая рукой рану. На улице промыл водой из бочки. Просто счастье, что Ермак еще не вернулся от купцов Строгановых. Машкову удалось обмотаться тряпицей, громко матеря Марьяну и тут же моля о прощении.
Он был ее холопом, ее рабом. Пожалейте влюбленного казака…
Отныне конные ватажки казаков стерегли переправы, дороги к строгановским варницам[1], следили за передвижением вогулов и остяков. Вотчины камских властелинов – необозримый край, где в темные ночи к человеческому жилью и волчьи стаи набежать могут и выть на луну тоскливо.
Угомонить пятьсот сорок казаков, когда перед ними раскинулись просторы неведомой земли и веет ветер новых приключений, невыносимо тяжело. Ермака Тимофеевича можно было назвать и висельником, и душегубом, но одного у него было никак уж не отнять: он умел держать свою отчаянную ватагу в ежовых рукавицах, приказав придерживаться обычной – «человеческой» – жизни.
Через две недели Строгановым удалось собрать в «веселом доме» сто девяносто разбитных молодух. Откуда – так и осталось тайной.
Тихо и неспешно прошло лето. Строгановы не торопили Ермака с ватагой вслепую перебираться через Каменный Пояс, ошибок допускать не хотелось, ошибки стоили дорого. Государь Московский и ломаной полушки на все предприятие не пожертвовал. Он ждал лишь богатств, что потекут к нему рекой из легендарной Мангазеи, золотых земель сибирского царька Кучума.
