– Добро пожаловать, Ермак Тимофеевич, – произнес Симеон Строганов радушно и троекратно облобызал известного висельника и душегуба. Слова елеем текли с языка купца. Кто хочет заполучить Мангазею, не должен обращать внимания на такие мелочи, как понятия чести и совести. – О тебе и братьях твоих позаботятся. Мы тут для вас городок отдельный выстроили, на Каме-реке. Нам ведь вместе по призыву Божьему Мангазею завоевывать предстоит.
Ермак был доволен. Собственный казачий городок… Сегодня бы сказали, что Строганов построил огромный комплекс казарм, отделенный высоким тыном от Орельца и всего мира. Своего рода гетто.
– А как там с бабами, купец? – спросил Машков. Марьянки рядом не было, и он чувствовал своей святой обязанностью задать этот вопрос. Ермак благосклонно покосился на него.
– Будут вам бабы, – усмехнулся Симеон Строганов. – Знаю я, братушки, что воину надобно. Вырос я среди воинов.
Тем временем казачий духовидец Вакула Васильевич Кулаков навестил своего товарища по цеху и вере в строгановской часовенке. Казаки уже спешились и теперь топтались на огромном дворе кремлевском. Пара дворовых холопок хихикала в отдалении.
– Мир тебе, – произнес казачий поп, входя в часовню. И замер, восхищенный великолепным иконостасом, золоченым алтарем и камилавком священника. Отец Вакула чуть не плакал от жалости, что здесь дело с «дарами собратьев во Христе» никак не пройдет.
– Бог с тобой! – отозвался строгановский священник и осенил Вакулу крестным знамением. – Мы для тебя в казачьем городке часовенку-то срубили.
– Такую же красивую, как эта?
– Ну, не совсем такую, брат мой.
– Восплачет Господь наш на небесах от явной несправедливости людской. А ты еще говоришь, что все люди – братья, – казачий поп подошел поближе, примерился и ухватил своего «коллегу» за длинную бороду. – Нельзя попускать подобную несправедливость в мире веры христианской. Пообещай мне иконок парочку, брат мой. Казачьи рыла тоже радуются, на лики святые глядючи…
Через полчаса сторговались на том, что казачьей часовенке перепадет немножко строгановского блеска.
В то же самое время Александр Григорьевич Лупин подъезжал к купеческому кремлю, без жалости погоняя свою взмыленную коняжку. Марьянка увидела отца, и ее сердце болезненно сжалось. Она ткнулась лицом в гриву ермаковой лошади, чувствуя, как наворачиваются на глаза слезы. «Бедный милый папенька! Как же хорошо, что ты здесь…»
С главным конюшенным Лупин сумел договориться. Хотя здесь и не требовалось слуг, в Орельце полно своих мужиков, и чужаков с юга никто не ждет и не жалует.
