Другая Россия | страница 53



9. Можно ещё сто лет вести пропаганду среди рабочих, как это делает РКРП, революции рабочие не совершат. Летучий отряд неудачников, временных и постоянных, работяги, заражённые всеми болезнями, и физическими, и социальными, смотрятся как деградирующий класс неквалифицированных наёмных рабочих. Если они и осмеливаются требовать чего-то, то это выплата задолженности по зарплате или прибавки заработной платы. Бедные, небуйные, они плаксивые и тихие в массе своей. Для революции нужны буйные.

10. На важнейший для каждой политической партии вопрос: кто наш революционный класс, откуда черпать кадры? — НБП с уверенностью может ответить: это не рабочий класс. Пассивность рабочих в России — удручающая, она была таковой даже в годы подъёма масс в 1992-93 годах. Представить себе, какие нужны обстоятельства, как они должны сложиться, чтобы рабочие взбунтовались, я лично не могу. Русский рабочий выдержит всё, мазохизм народный неисчерпаем, станут работать за хлеб, воду и дрова. Пропагандировать и агитировать таких нет смысла. Нам нужна активная часть рабочей молодёжи, и она придет к нам, но не как рабочие, но как молодежь. Среди рабочих нам нужны маргиналы. Идите к нам, братья!

11. Я много работал на советских заводах и фабриках. В частности в 1963-64 годах литейщиком (обрубщиком и завальщиком шихты) на заводе «Серп и молот» в Харькове, монтажником-высотником на строительстве цеха на заводе имени Малышева в Харькове в 1960-62 и на других предприятиях. Позднее сменил тринадцать рабочих профессий в Соединённых Штатах. Так что я квалифицирован достаточно, чтобы размышлять на тему: пролетариат.

лекция десятая

Великая мечта

Сразу шокирующее заявление. И капитализм и коммунизм зародились в сектах средневековья. Капитализм развился из пуританского аскетизма. Коммунизм из оргиастических сект, проповедовавших общность имущества и женщин.

Доктрина, позже условно названная «коммунизмом», зародилась в сектах средневековья, под пером монахов, аскетов и мечтателей о физическом преображении человека в реальном земном мире. Ведь католическая церковь обещала преображение в идеальном мире потусторонних сущностей. Самые буйные, пылкие и неистовые не желали ждать, желали изменить и человека и мир. В данном случае христианство служило лишь единственной отправной точкой в конструировании социальной модели. От него отталкивались, оперируя Христом и его апостолами, и жизнью по Христу как единственной моделью социума. Но к результатам приходили прямо земным. «Великая мечта, — пишет Александр Эткинд в своей книге „Хлыст“ (подаренной мне некогда А. Дугиным), — развёртывалась на нескольких уровнях: мистическом уровне отношений с Богом, политическом уровне отношений с обществом, и эротическом уровне отношений с телом. Изменённая сексуальность участвовала в ней, вместе с экономическим равенством, политическим анархизмом и биологическим бессмертием. Мистика, политика и эротика составляли три измерения». «Мир всеобщего благополучия, братской любви и возвращения к природе, — это мир общего пользования, в котором никто не может единолично владеть ничем. По естественным законам, известным множеству утопистов, хилиастов и революционеров, отвержение собственности происходит одновременно с отвержением семьи, если проект вдаётся в более специальные детали и собственность не отвергается, обобществляется, то и это тоже происходит параллельно с обобществлением женщин». Католическая церковь безжалостно подавляла инакомыслие. Секты уничтожались. Папы объявляли против еретиков крестовые походы.