Но подъем все равно в 5.45, скажу я, но на промку их все равно гоняют, но в столовой все равно сечка, но садиться все равно весь день не дают. Еще пытают культурой, по пять раз в день гоняют осужденных в клуб, а они мечтают выспаться… Но все равно избивают. Унижают. Я вспомнил этапных…
Итак, часть толпы ввалилась в кабинет Панченко. Хотели с нами там остаться сам Панченко и пара офицеров-оперативников. Но Ландо выпроводил их. Нас осталось шестеро: я, Приставкин, Ландо, еще один мужчина и две пожилые женщины. Они все по очереди пожали мне руку. Одна женщина сказала: «Мы гордимся вами». И все они называли меня Эдуард Вениаминович.
Потом Приставкин встал и выпроводил их всех. «Я хотел бы поговорить с Эдуардом Вениаминовичем наедине», — заявил он. И все вышли в дверь, включая Ландо. Из коридора растерянно заглянули в кабинет два наших оперативника. Такого вопиющего нарушения режима, чтобы необысканный господин остался наедине с осужденным, у них, я уверен, никогда не было. Однако что они могли сделать против личного представителя президента?
Приставкин сел рядом со мной. Там стояли, я забыл упомянуть, такие, как в кинотеатре, откидные кресла. Он сел, и от него на меня крепко пахнуло коньяком, выпитым им за обедом. Я жадно втянул воздух.
— Вы сейчас выше меня, Эдуард, — сказал он. — Знаете почему?
— Да полноте, бог с вами, — сказал я.
— Потому что вы в робе, а я при галстуке, — сказал он.
У меня было впечатление, что он свою фразу приготовил.
— Мы вас непременно отсюда вытащим, — сказал он. — Общество сейчас на вашей стороне. Вы Большой Русский Писатель, и вам здесь не место среди воров и убийц.
— Здесь есть достойные люди, — счел нужным сказать я.
— Значит, вы не придерживаетесь взгляда Солженицына на уголовников? Между тем это общая позиция русской литературы. — Он закурил.
— Может быть, — сказал я. — Преступления они совершали считаные минуты, часы, а все остальное время они не являлись и не являются преступниками. Люди как мы с вами.
— Я буду говорить о вас в Генеральной прокуратуре, — сказал Приставкин, — сразу по возвращении в Москву. В конце концов, они допустили неоправданную жестокость по отношению к вам, не перепроверили доказательства, положились на следственное управление ФСБ. Теперь пусть помогут вам выйти по УДО.
— Да, — сказал я, — было бы хорошо.
— Напишите мне адрес и телефон вашего адвоката, — попросил он. Я написал. Затем записал себе его адрес. Он опять заверил меня, что мое дело — боль для всех писателей РФ. — Долго вам сидеть не придется.
