Мы сходили на зарядку. Потом в столовую. Я пошел в ПВО и стал писать дурной протокол. Этапные, которых стало больше, забитые и робкие, вытирали пальцами пыль, поливали растения. Появился Лещ.
— Эдуард, тебя на промку вызвали, — сказал он абсолютно непонимающим голосом.
— Чего? — спросил я. — Я пенсионер, какая промка… Ко мне вчера из особого отдела приходили, документы на пенсию заполнять принесли.
— Иди к завхозу, разберись, — посоветовал Лешка. И пошел со мной, добрый человек.
«Как сто аллигаторов злой», я постучался к Горбунку. Лешка за моим плечом. Вошли.
— Меня на промку выкликнули, — сказал я, — ошибка, я думаю. Я не пойду.
— Да, я знаю. Хуйня какая-то… — Горбунок был расстроен. Ему эти непонятки были не нужны.
— Вообще-то, нарядчик записывает людей на промку. Старший нарядчик — один из главных бугров колонии. Ошибаться он не имеет права, — сказал Лешка.
— Да, если выписали, значит, думали. Ты ж не простой лох, не за проволоку сидишь… — сказал Горбунок.
— Сходи, завхоз, к нарядчику, узнай, в чем дело, — сказал Лешка. Со двора раздались трубы и литавры и марш «Прощание славянки».
— Некогда уже идти. Сейчас строиться будем, — пробурчал Горбунок.
— Не пойду, — сказал я. — По закону я достиг пенсионного возраста еще 22 февраля. Сейчас май. Голодовку объявлю или вены вскрою.
— И всех нас подставишь, — сказал Горбунок.
— Позвони оперативному дежурному, — посоветовал Лешка.
Горбунок вышел. Телефон у нас находился в коридоре у лестницы, ведущей вниз. Его сторожил дежурный отряда. Я и Лешка пошли за Горбунком.
— Я по поводу Савенко, — сказал Горбунок в трубку. — Его на промку вписали, а он по закону уже пенсионного возраста. Что делать?
Некоторое время он молчал, слушая.
— Не хочет он идти, вот как он себя ведет, — ответил он кому-то. — Голодовку, говорит, объявит… — Там что-то ему ответили такое, что он стал оправдываться. — Да не я же это говорю, это он говорит… Ясно, понятно. Сказали подойти к ним, там разберутся. Пошли!
— Иди, Эдуард! — посоветовал Лешка. — Объяснись с ними.
Горбунок вывел меня за калитку вместе с несколькими десятками наших зэков, среди которых я заметил и этапных: Эйснера и хохла. Вот Лукьянова не было, потому что краснобирочных на промку не выводят. Мы выждали момент и вклинились в колонны шагающих на трудовые подвиги заключенных. Музыка, майский воздух, синее небо, ветер. Как на демонстрации, шагаем под барабаны, литавры, трубы. Сейчас погуляем и пойдем к столу, а там салат оливье, шпроты, портвейн — все удовольствия праздничной советской цивилизации. У здания оперативного дежурного Горбунок вытащил меня из строя и поставил у стены рядом с двумя незнакомыми мне зэками, очевидно, также ожидавшими решения своей судьбы.
