В комнате завхоза все так же толпилось множество лишних осужденных. Они открывали и закрывали свои баулы, шумели, ссорились. Кто-то просил нитку с иголкой. Горбунок, завхоз, встал из-за стола и потребовал, чтоб все вышли.
— Тут один человек хочет с тобой поговорить, — сказал он, смотря в сторону.
В это время вошел этот Степанов. А завхоз вышел.
— Садись, — сказал Степанов. — Дело есть. Чаю хочешь?
— Не откажусь. — Сам я подумал, что сейчас, возможно, меня отмудохают.
Степанов встал и включил электрочайник на подоконнике…
— Я тут о тебе разузнал. Ты, получается, важный человек.
— Да, — сказал я. — Статьи мне предъявляли серьезные. Правда, доказать не сумели.
— Нам тут, — сказал он раздраженно, — без разницы, что ты важный. У нас тут воры в законе плакали…
Я знал, что он врет. В 13-ю колонию воров в законе никогда не отправляют, чтоб они не подрывали красную зону. Их вообще вывозят за светофор.
— Не веди себя высокомерно, пожалеешь. У нас есть много способов поставить тебя на место.
— Я не веду себя высокомерно, — сказал я. — Я просто не знаю некоторых особенностей колонии и шестнадцатого отряда, потому что я в колонии первый раз. Вот о тюрьмах я много знаю, а в колонии первый раз.
— Тут таких людей ставили на место, — продолжал он.
Я вдруг понял, что это не его дурной характер является причиной его мне угроз. Но он пришел меня попугать от имени администрации. Его послали. Они не хотят пугать меня сами. Послали этого урода. Я успел узнать от зэков, что за шесть месяцев его пребывания на посту завхоза он успел развалить отряд. Что беспредельничал, обирал зэков, искалечил нескольких. Его отстранили, а до освобождения ему еще далеко, восемь месяцев.
— Напиши, что ты будешь вести себя тихо и подчиняться правилам, — внезапно заявил он.
— Глупо, — сказал я. — Чего писать. Мы находимся в месте заключения, где исполняется наказание надо мной. Как будто я тут волю имею! Я не имею.
— Подумай, — сказал он, видимо, уже не уверенный в своей отсебятине.
А это точно была его отсебятина, вряд ли требование администрации. Еще я подумал, что, конечно, ничего писать не надо, а то они потом выставят меня так, как будто я подписку какую давал. «Успокойся, — посоветовал я себе, — успокойся».
— Слушай, — сказал я ему, — я ожидал, что мне дадут четырнадцать или двенадцать лет. Получил четыре. Залупаться и выебываться мне смысла нет. Я хочу и буду сидеть тихо, чтоб выйти по УДО. Я уже полсрока отсидел и в теории могу выйти уже сейчас. В моих интересах не ссориться с администрацией.
