А инспектор Тил обдумывал свою проблему весь день. Во второй половине он еще раз встретился с достопочтенным Лео Фарвиллом, и реакция уважаемого политика на его доклад не успокоила, а, напротив, еще больше обеспокоила его. Вечером он отправился к заместителю комиссара полиции.
– Происходит что-то весьма непонятное, сэр, – подытожил он свои выводы.
Заместитель комиссара шмыгнул носом, а шмыганье это раздражало Тила почти так же, как и привычка Святого тыкать пальцем ему в живот.
– Я и сам, пораскинув умишком, пришел к тому же выводу, – саркастически заметил комиссар. – Фарвилл что-нибудь добавил?
– Молчал, как бревно, – ответил инспектор. – Именно это мне и не правится. Если бы он взъерепенился, говорил о некомпетентности полиции и запросах в парламенте по этому поводу – вы и сами знаете, как это бывает, – я бы чувствовал себя гораздо спокойнее. Именно такой реакции я от него и ожидал, но ошибся. Он прямо как в своей раковине захлопнулся.
– То есть у вас сложилось впечатление, что он сильно сожалеет о том, что обратился с этим письмом в полицию?
– Именно, – кивнул Тил. – Такое и раньше случалось, когда в деле был замешан Святой. Поначалу человек поднимал скандал, но очень скоро захлопывался, как устрица. Либо он платил, либо решал заняться Святым лично. Но нас он больше не просил вмешиваться.
– И конечно, пока у вас нет ни малейшего представления, почему солидные и респектабельные люди – такие, как Фарвилл, например, – совсем по-детски пугаются: просто оттого, что этот человек написал им письма? – язвительно спросил заместитель комиссара.
Тил покрутил пуговицу на пиджаке.
– Я имею представление, сэр, – покраснев, ответил он, – и очень хорошее представление. Я знаю, почему они пугаются всегда и почему они испугались сейчас. Это шантаж.
– Так вы, я вижу, уже разгадали эту тайну, – с ледяной вежливостью сказал комиссар.
– Если бы я ее разгадал, то сделал бы больше, чем любой другой в этом здании, – запальчиво возразил Тил. – Но многие просто сидят по кабинетам и критику на меня наводят, а сами за такое время не добились бы и половины того, чего удалось добиться мне; хотя, признаться, и я достиг немногого. – Он упрямо посмотрел на своего начальника, и накопившаяся неприязнь к бесчисленным выволочкам такого рода на мгновение перехватила ему голос. – Все знают, что это какой-то шантаж, но никто ничего не может поделать. Доказательств-то нет. Когда я показал Святому это письмо, он просто расхохотался мне в лицо. И был прав: ничего похожего на шантаж. Это может взволновать только тех, кому известно содержание упомянутой в письме книги.
