— Ну, там недалеко... В общем, мне следующим летом или через лето придется туда съездить по работе.
— Правда?! — радостно воскликнул Каору.
— Ну да, я вдруг понадобился лаборатории Нью-Мексико в Лoc-Аламосе и лаборатории в Санта-Фе.
Каору в умоляющем жесте сложил ладони:
— Возьми меня с собой, прошу тебя.
— А Мати возьмем?
— Разумеется.
— Хорошо, то-огда... поедем все вместе?
— Договорились.
Чтобы заставить отца подтвердить сказанное, Каору протянул ему листок бумаги и ручку — расписаться. При наличии письменной договоренности Хидэюки уже не сможет прикинуться, что позабыл об этом разговоре. Весьма малоэффективная мера для того, чтобы превратить обещание в нечто действенное. И все же Каору по опыту знал, что в случае с отцом вероятность выполнения обещания гораздо выше, когда оно подтверждено документом, а не дано на словах.
Когда Хидэюки закончил писать корявыми иероглифами договор, он криво оторвал клочок бумажки:
— Смотри, я все как надо здесь пообещал.
Каору, взяв договор, прочитал написанное. На его лице появилось выражение удовлетворенности. Он почувствовал, что хочет спать.
Ночь сменялась утром, солнце, жгучее несмотря на конец сентября поднималось на востоке. На западе все еще мерцали звезды, готовые в любой момент раствориться в небе. Линии, разделяющей свет и тьму, день и ночь, не было. Каору всем сердцем любил тот момент, когда сам ход времени проявляет себя, отразившись в перемене цветов.
Родители уже ушли к себе в комнату, а он все продолжал стоять у окна.
Густонаселенный район завибрировал, возвещая о том, что забился пульс мегаполиса. Над видневшимся из окна Токийском заливом летали большие стаи птиц. Пение птиц, напоминающее детский плач, казалось, продлевало жизнь людям под уходящими звездами.
Желание познать устройство мира стало еще сильнее, когда Каору глядел на море черного цвета и на небо, менявшее свои тонкие оттенки. Захваченное лежащим внизу пейзажем воображение получило новый импульс.
С горизонта на востоке показалось солнце, гонимая им ночь ушла, и Каору, войдя в японскую комнату, завернулся в свой футон.
Хидэюки и Матико уже давно спали глубоким сном — Хидэюки, не укрываясь одеялом, в позе иероглифа «большой», Матико, обняв одеяло, сжалась комочком.
Каору, примостившись рядом с ними, спал на боку, одной рукой обняв подушку, а в другой сжимая договор, гарантирующий поездку в пустыню.
В его позе с согнутой спиной он немного напоминал эмбрион.
