— Вам сюда, — произнёс его провожатый, трижды постучал и, чуть выждав, отворил дверь, которая тут же бесшумно закрылась, едва генерал вошёл.
У письменного стола в крутящемся кресле сидел человек. Он медленно повернулся, и несколько мгновений они молча смотрели друг другу в глаза, оба испытывая, очевидно, схожие чувства.
— Ну, здравствуй, — сипловато произнёс наконец Кривошеин.
— Привет! — ответил Монах и закашлялся. — Давненько не виделись… Что в дверях замер? Захады, — пригласил он и, не без труда поднявшись, направился к двум креслам в углу, возле журнального столика, уставленного фруктами, закусками и бутылками.
— Хорошая у тебя охрана.
— Ага, только правильнее было бы сказать «почётный караул». На кой хрен мне теперь охрана, от кого меня охранять? От этих говнутиков, которые уже в курсе, что могут хорошо сэкономить, и ждут приглашения на мои похороны — как в дешёвой американской кине! — чтобы постным глазом проверить, хорошо ли закопали… — Кушнарёв налил себе водки. — Выпьешь что-нибудь, надеюсь? Или генералам «при исполнении» тоже не положено? — Он мотнул головой и криво ухмыльнулся. — Генерал… Надо же, кликуху дворовую, и ту умудрился у меня стырить! Так что тебе налить?
— Водки.
— Плиз… А я знал, что ты придёшь. Третьего дня сон видел, — он снова усмехнулся, — вещий … Помнишь, как Кащей мне зуб выбил? Вот эта «приятность» и приснилась вдруг. Сколько лет мучился, не мог тебе этого простить!
— Простить? Мне? Не понимаю, о чём ты…
— Конечно, не понимаешь!
— Вообще-то, у меня к тебе дело…
— Кто б сомневался. Только — не спеши, успеется. Вначале, уж, меня послушай, а то, знаешь ли, я тут на днях должен сдохнуть. Однако прежде чем доставить очень многим эту долгожданную радость, мне нужно кое-что успеть. Чего-чего, а чувства долга нам с тобою всегда было не занимать, а? — Он поморщился и снова плеснул себе в рюмку. — Да, непросто это: на краю могилы заниматься делами мирскими. Мне бы священника позвать, а я, вот, среди тебя разъяснительную работу проводить должен! Дабы открыть глаза — так сказать, перед закрытием оных… Кстати, может, это помещение для беседы не очень подходящее?
Несмотря на боль, Кушнарёв вопросительно-насмешливо взглянул на генерала.
— Отчего же?
— Оттого, что разговор наш — на данный момент, по крайности — только нас двоих касается и твоим слухачам его знать незачем.
Кривошеин достал из кармана пиджака миниатюрную плоскую коробку (не крупнее маленького диктофона или портсигара) и положил на стол.
