Его жена, Белинда, была не только на пять лет старше Анхеля. При том что фигура у нее была неплохая, по крайней мере, до первых родов, красивой и даже привлекательной назвать ее было нельзя. «Закон природы – красивых мужиков всегда прибирают к рукам дурнушки».
Так говорил наш местный куратор от Конторы, раньше служивший в ГРУ (почему так случилось, не знаю, это был единственный случай на моей памяти). Еще раньше он был морским офицером и навсегда утвердился в мысли, что ВМФ – элита не только армии, но и общества вообще. Он был молодцеватый, подтянутый, кривоногий. Ему было под шестьдесят, и его коротко стриженая голова и усы – редкость для советских офицеров того времени – были совсем седые.
Он сам встречал нас в гаванском аэропорту и представился так:
– Мои имя, отчество и фамилию вы не забудете никогда. Меня зовут Петр Ильич…
– Чайковский? – не выдержала Рита.
Он расплылся в улыбке – было ясно, что этот трюк он проделывал не раз.
– Некрасов.
У Некрасова было два высших образования: Высшее техническое военно-морское училище в Ленинграде, а потом Военно-дипломатическая академия в Москве, которую заканчивают все грушники, готовящиеся работать под прикрытием. Но по сути своей он был самоучкой. В разговорах с ним никогда не всплывали знания, получение которых было заверено дипломами, зато постоянно проскакивали присказки, поговорки и цитаты из классических и никому не известных авторов, одним из которых, как мы подозревали, был он сам. Среди его любимых выражений было одно, абстрактность которого позволяла использовать его при любых обстоятельствах: сублимация духа.
Из Москвы ему прислали соленую черемшу – редкий и вожделенный деликатес для всех русских, кто подолгу живет за границей. Некрасов – он был вдовцом – разворачивает перед нами пакет с царским приношением и с закрытыми глазами втягивает ноздрями запах, ощутимый в радиусе ста метров: «Сублимация духа!»
Нам с Ритой принесли кубинские удостоверения личности на наши новые имена. Некрасов придирчиво рассматривает, как приклеены фотографии, прищурившись, изучает печати, оценивает состояние удостоверений: не новые, уже потертые. Не найдя, к чему придраться, удовлетворенно кивает головой: «Сублимация духа!»
У тропинки на территории базы – сменим регистр – мы натыкаемся на свежую кучку, оставленную каким-то солдатиком, не добежавшим до туалета или просто любителем природы: «Сублимация духа!»
Некрасов числился советником и жил на территории посольства в Гаване, на 13-й улице. Он наезжал к нам примерно раз в две недели, после работы, чтобы убедиться, что всё в порядке и выпить с нами «мохито» или «Куба либре». Правда, сам Некрасов пил ром не разбавляя – он был единственным из моих знакомых, способным на такой подвиг. Всё остальное время мы проводили с Анхелем и Белиндой.
