– Давай так, – проговорил он. – Я поеду узнаю, что смогу. Думаю, что твоя версия с ливийцами правильная. А твои сомнения пусть разрешают люди поумнее нас с тобой.
К нам быстрыми шагами шел официант. Николай, чтобы добро не пропадало, вылил в себя остаток пива, дождался, пока его пустую кружку заменили пусть на стакан, но полный, и одобрил происходящее вежливым «мерси». Потом наклонил кастрюлю, вычерпал ложкой остаток супа, закусил остатком хлеба, откинулся в изнеможении и тыльной стороной руки вытер пот со лба. Это и вправду был завтрак, достойный героев Рабле.
Я не выдержал и расхохотался.
– Ты чего? – удивился Николай, принимаясь за пиво.
– Ты давно в Париже?
– Четвертый год заканчиваю. Скоро домой!
– Хочется?
– Считаю дни!
– А всё это? – я обвел рукой пивную.
Николай небрежным жестом смахнул окружающую действительность в небытие.
– Мое любимое блюдо – картошка с селедкой и подсолнечным маслом. Таким, которое семечками пахнет. Я же русский!
Я снова засмеялся. Николай с подозрением посмотрел на меня.
– Что смешного?
– Не читал, у Фонвизина есть такая пьеса «Бригадир»? Там один олух молодой возвращается из Парижа в Россию совершенно преображенным. Он говорит: «Всякий, кто был в Париже, имеет уже право, говоря про русских, не включать себя в число тех». Его спрашивают: «А можно ли тем, кто был в Париже, забыть, что они русские?» Ответ я помню дословно: «Totalement нельзя. Это не такое несчастье, которое бы скоро в мыслях могло быть заглажено. Однако нельзя и того сказать, чтоб оно живо было в нашей памяти. Оно представляется нам, как сон, как illusion».
Николай посмеялся вместе со мной и вдруг задал мне неожиданный – от него неожиданный – вопрос:
– А ты русский? Прости, конечно.
Я ничего не ответил. Я и сейчас не знаю ответа.
Помню, как я впервые вернулся в Москву после нашего отъезда в 78-м. Это было уже после смерти Риты и детишек, перед тем, как мы познакомились с Джессикой. Да, где-то году в 85-м. Это было в конце апреля, перед самым началом антиалкогольной кампании Горбачева, и винные магазины еще не превратились в поле брани. В очереди нас стояло человек пятнадцать, не больше. Было это утром – спиртное продавали с 11 утра, значит, в половине двенадцатого.
Я уже подходил к прилавку, когда в магазин вошли двое синюх. Денег на бутылку у них не хватало – там была «Московская» за 2 рубля 87 копеек, с зеленой этикеткой, от которой передергивало, словно от тормозной жидкости. По слухам – я сам не пробовал ни того, ни другого. Так вот, денег у них не хватало, да и выстоять очередь они были не в состоянии – трубы горели. И они пошли вдоль очереди, предлагая всем – там были одни мужчины – выпить на троих.
