Пако Аррайя. В Париж на выходные | страница 11



Было так жарко, что голода я не чувствовал. Я вышел на авеню Карно, повернул налево к вылезшей из-за домов Триумфальной арке, дошел до следующего угла и зашел в бистро. Меня встретила прохлада кондиционера и невытравляемый запах пивных опитков. Пожилой официант в белом фартуке принес мне пол-литровый круглый бокал бочкового «гримбергена» – плотного, янтарного, горьковатого бельгийского пива. А чуть позже – я почему-то тупо уткнулся в него глазами, как будто увидел впервые – и греческий салат с крупными кусками брынзы, белеющими на ложе из зеленого салата, огурцов, помидоров и красного лука. Что-то говорило мне, что Метек вернется не скоро, а, может быть, я просто оттягивал решающий момент.

Расправившись с салатом, я, чтобы не заснуть, заказал двойной эспрессо. По непонятной причине разница во времени при перелете из Европы в Америку переносится намного легче, чем в обратном направлении. В Нью-Йорке я часто прямо с самолета еду в свой офис, а в Европе целую неделю хожу, как сомнамбула. И, когда втянусь в жизнь по местному времени, как правило, уже пора возвращаться в Штаты. Я двумя большими глотками допил кофе и заказал еще. Я сидел за вторым от застекленной стены столиком, и, защищенный отблесками от взглядов прохожих, наблюдал за тротуаром, по которому, скорее всего, он будет возвращаться в отель. Наблюдаемый тоже любил наблюдать.

Почему-то – каждый из нас в чем-то извращенец – люди вызывают у меня чувство жалости. Но мне жалко их не тогда, когда им плохо – тогда срабатывает другое чувство, – а когда они думают, что им хорошо, или пытаются себя в этом уверить. Мне жалко людей, бегающих по утрам, чтобы долго жить. Жалко выехавших на пикник с толстыми крикливыми детьми, двумя корзинами, бадминтоном и надувной лодкой. Жалко сидящих на трибунах в бейсболках и смакующих выдохшееся теплое пиво из бутылки перед футбольным матчем. Жалко парочек, идущих рядом, но еще не в обнимку, устремив затаенный взгляд в пустоту и перебрасывающихся фразами, полными сознания собственной значимости. Жалко вот этого красноносого немца с бесцветными глазами, торопливо и жадно уписывающего в одиночестве третью порцию улиток с белым вином. Жалко эту старую даму с фиолетовыми волосами, которая ложечкой крошит пирожное и с апломбом описывает подруге превосходство собственной аргументации в полемике с консьержкой.

Элис была права, проявляя деловую настойчивость, но, к сожалению, контролировать меня каждую минуту она не могла: в это время я прекрасно мог бы позвонить Жаку Куртену. Но – у меня это просто хронический симптом, хотя такое, наверное, случается со всеми, – когда дел невпроворот, я позволяю себе минуты полного штиля. Это, оправдываю я себя, позволяет мне мобилизоваться на сто процентов, когда решения нужно принимать мгновенно. И, поскольку я сам и контролирующий, и контролируемый, вывод, к которому я неизменно прихожу: эта система работает.