– Что с тобой творится, Пёс? Вид у тебя, прямо скажем…
– Нет-нет, ничего, всё в порядке, правда.
– Ладно, как хочешь…
Гиеныч не настаивал, зная по опыту, что рано или поздно Пёс сорвётся и тогда сам расскажет ему всё, что сейчас скрывает.
Так оно, естественно, и случилось. В один прекрасный день Пёс сорвался. Он уснул в этой атмосфере мучительного счастья, и все его страшные сны нахлынули разом. И он проснулся с таким воплем, что Кабан раздавил три тюбика краски, которые были у него в руке, а Гиеныч превратился в живую подушку для булавок.
– А? Ты что? Что с тобой, Пёс? Ну скажи, что?
– Со мной то, со мной то… – захлёбывался Пёс, – со мной то, что я слишком счастлив с вами! что это невозможно! что это неправда! что это сон! что в жизни так не бывает! что жизнь совсем не такая! жизнь – это раздавленные собаки на обочине! это мёртвые собаки, брошенные среди отбросов! это чёрные фургоны! это директора приёмников с гуманным выражением лица! это холодильники, которые нас давят! хозяйки, которые нас бросают! щенки, которых топят, потому что они некрасивые! вот что такое жизнь! Со мной то, что вы двое – сон! что вы не настоящие! что вы слишком хороши! что это слишком хорошо, чтобы быть правдой! со мной то, что я сейчас проснусь на обочине автострады! среди мусора на свалке! и умру там один-одинёшенек! как собака! как умирают все собаки! брошенные хозяевами! потому что друзей не бывает! это всё сказки! бывают только хозяева! хозяева, для которых мы слишком глупые! слишком некрасивые! слишком большая обуза! слишком долго нюхаем! и они нас душат своими поводками! давят своими холодильниками! своими машинами! и оставляют валяться мёртвыми на обочинах! на свалках! оставляют одних! одних среди машин, которые мчатся мимо! одних среди отбросов! одних…
И так без остановки, одной долгой, одной нескончаемой жалобой – плач, подымающийся из самых глубин собачьей родовой памяти, чтобы вырваться в час тоски из глотки любой несчастной собаки наших дней.
Кабан так и стоял, беспомощно расставив руки, с которых на ковёр стекала краска. Он посылал Гиенычу выразительные взгляды, словно говоря: «Ну что же ты! Сделай что-нибудь Бога ради!» Но Гиеныч ничего не мог сделать, только ждать.
Когда Пёс окончательно выдохся, когда он выплеснул всю свою муку и умолк, как потерянный, с бешено колотящимся сердцем, с подкашивающимися лапами, с пересохшим горлом и пылающим носом, когда он стоял так, совершенно опустошённый, опустошённый и ничего не соображающий – только тут Гиеныч обратился к нему:
