–
Куда только не взберусь? – свидетельствующий о желании белки покорить самые высокие вершины. Но, разумеется, имелась в виду щедрость: Фуке ведь любил власть совсем по-детски. Был прост, как те, что никогда не принимают себя всерьез. Вокруг замка, – продолжал аббат, – раскинулись несравненные сады Ле Нотра. Бархатные травяные партеры, с цветами родом из Генуи, с бордюрами из бегоний, столь же регулярными, как гекзаметры. Конусообразно подстриженные тисовые деревья, самшитовые кустарники в форме пылающих костров, большой водный каскад и озерцо Нептуна, ведущие к гротам, а далее парк, чьи фонтаны так изумили Мазарини. Все было готово к приему юного Людовика.
Король с королевой-матерью покинули свою резиденцию в Фонтенбло во второй половине дня и в шесть вечера прибыли со свитой в Во. Среди венценосных особ не было только Марии-Терезии, носившей под сердцем первый плод любви своего супруга. Кортеж с подчеркнутым безразличием проследовал мимо рядов стражников и мушкетеров с отменной выправкой, мимо туч пажей и слуг, занятых кто разноской золотых блюд с диковинными яствами, кто подвешиванием гирлянд из экзотических цветов, кто перетаскиванием ящиков с вином, расстановкой стульев вокруг столов исполинских размеров, покрытых камчатными скатертями, на которых уже были разложены приборы из золота и серебра, расставлены рога изобилия, наполненные овощами и фруктами, бокалы из тонкого хрусталя с золотой окантовкой. Все это имело неподражаемый, дразнящий, непозволительно-роскошный вид.
Тогда-то маятник судьбы Фуке принялся отсчитывать время в обратном направлении, – глаза аббата Мелани затуманились, – и изменение направления было столь же нечаянным, сколь и резким.
Молодому Людовику не пришлась по вкусу вызывающая роскошь этого празднества. В довершение всего жара и мухи, привлеченные кушаньями, раздражили монарха и его свиту, которым предстояло еще обойти сады вокруг замка. Палимые солнцем, в тисках своих накрахмаленных кружевных воротников и батистовых галстуков, они страстно желали одного – поскорее скинуть с себя одежду и парики. С бесконечным облегчением была встречена вечерняя прохлада, и наконец-то началось пиршество.
– А что подавали? – поинтересовался я тем, что было мне близко, и догадываясь, что угощение также было на высоте.
– Королю за столом ничего не понравилось, – вдруг помрачнев, отвечал аббат. – Особенно не понравились ему тридцать шесть дюжин массивных золотых тарелок и пятьсот дюжин серебряных тарелок, выстроенных на столах. Как и непристойное количество приглашенных – многие сотни. А в придачу еще лакеи, вереница карет, ожидающих за пределами замка, такая длинная и веселая, что напоминала еще один праздник. Не по нраву пришлось ему и доверительное высказывание одного из придворных о том, что празднество обошлось в сумму, превышающую двадцать тысяч ливров. Это прозвучало так, словно ему, королю, предлагалось поучаствовать в обсуждении этой темы.
