Одета она была в зеленую хлопчатую робу вроде тех, что носят санитары в наших больницах, и пластиковые сандалии. Мы встретились с ней в душном помещении – без окон и без каких-либо признаков вентиляции. Видимо, в камерах было еще хуже. Она сидела за маленьким столиком, рядом с которым поставили пластиковый стул для меня.
Минуту мы сидели друг против друга, как шахматисты за партией, а потом я открыл сумку с мылом, шампунем и прочей мелочью. У другой стены, также на пластиковых стульях, сидели Мик, Фил, Бразье-Армстронг и надзиратель, «подмазанный» Миком. Женщина из охраны, скучавшая у двери, подошла к столу, чтобы проверить выложенные мною вещи.
– Они просто конфискуют все это и заберут себе все, что им понравится, – сказала девица.
– Я могу попросить их не делать этого. Девица поняла, что я имею в виду.
– И я смогу вернуться в свою камеру?
– Она провела ночь одиночка, – пояснил надзиратель с лучезарной тайской улыбкой. – Это ей освежать голова. Сейчас она лучше помнить.
Здесь в камерах держали по шесть человек, но даже это было предпочтительнее по сравнению с заключением в одиночном карцере.
– Вы сможете взять эти вещи, – сказал я, как будто был директором тюрьмы, – и отправиться в свою камеру. Но прежде я хочу знать, где и когда последний раз вы видели мою дочь.
– Вы ждете, что я вам все выложу? С какой стати? Меня бросили гнить здесь. Он, – добавила она, ткнув пальцем в Бразье-Армстронга, – может только болтать, черт бы его побрал. Ничего не сделал, чтобы мне помочь. А мне терять нечего. Я и так получу свои двадцать лет, а может, и смертный приговор. Так что у меня своих забот хватает.
Мы знали, что участники наркотрафика часто пользуются ворованными паспортами. Но Клэр Мёрчант не призналась, кто она, даже после того как угодила в тюрьму. Отцовская интуиция подсказывала мне, почему она так поступала.
– Клэр, ваши родители не знают, что вы здесь? Она прикусила палец.
– Вы, думаю, понимаете, что теперь, когда установлено ваше имя, мы свяжемся с ними и расскажем, где вы находитесь. Они ведь имеют право это знать.
Тут она разревелась и сразу как-то все прояснилось: очевидно, она не посвящала родителей в свои делишки. Они понятия не имели, что их дочь сидит в тюрьме в Чиангмае.
Я дал ей поплакать минуту-другую, а затем протянул носовой платок. У охранника я спросил, можно ли дать ей закурить, и, после того как он утвердительно кивнул, зажег Мёрчант сигарету.
– Они ничего не знают?
