При упоминании зиганьеров Найя открыла глаза и посмотрела прямо на своего спасителя. Это было ее первое самостоятельное движение с момента появления в этом доме.
Отшельник не мог не заметить этого:
— Малышка, ты делаешь замечательные успехи. Может, скажешь наконец, как тебя зовут? У такой милой девочки и имя должно быть красивым, как песня соловья в кустах орешника.
Но Найя вновь равнодушно отвернулась и стала по своему обыкновению смотреть в потолок.
Бургун постарался скрыть свое разочарование. В этот день он вновь дал девушке выпить отвар из нескольких десятков растений, а, когда она заснула, повторил магические пассы над ее головой и телом.
По выработавшейся в последнее время привычке он произнес вслух:
— Ох, чует беду мое старое сердце. Малышка кушать-то кушает, но за месяц ни разу под себя не сходила. Даже капельки пота не выступило. И куда только вся еда девается? Хотя о чем это я, старый дурень? Я-то знаю, КУДА. Уж лучше бы я десять раз в день мыл ее и менял испачканную одежду, чем такое диво дивное. Не по себе я взял дело, не по себе. Если бабочка вылупится из куколки, не удержу я ее, ох, не удержу.
В отличие от Бургуна, Найю совершенно не волновали вопросы еды и удаления ее остатков из организма. Она то лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок, то впадала в оцепенение, которое было похоже на сон, но сном не являлось.
Однажды, когда отшельник сидел за столом и ножом вырезал из бруска дерева новую ложку, послышись голоса приближавшихся к дому людей, а затем в дверь вежливо, но настойчиво постучали. Накинув шубу, Бургун вышел за дверь. Ни появление незнакомых людей, ни поспешный уход отшельника ничуть не обеспокоили Найю.
Через некоторое время старик вернулся и принялся торопливо срывать со стен пучки растений и запихивать их в полотняную сумку:
— Ох, беда-то какая, — бормотал он. — Ох, беда.
Подойдя к кровати с лежавшей Найей, он пододвинул к ней табуретку и поставил на нее глиняный горшок с приготовленным на обед густым варевом из сушеных овощей и фруктов:
— Я должен идти, малышка. Меня, наверное, не будет день или два. Ты уж прости меня, старого, но я оставлю тебя одну. Вот тебе еда. Если захочешь — поешь. Не захочешь — и ладно. Сдается мне, что худо тебе от этого не будет. И даже если костер погаснет, ты не замерзнешь. И за дом не беспокойся. Окрестные люди и звери меня уважают, без хозяина в дом никто не зайдет. Так что не серчай, малышка, но придется тебе подождать меня здесь.
