— Нет, — твердо сказала я. — Вы действительно не понимаете.
Можно ничего не знать о сексе, но тем не менее хотеть его. Так считают пчелы и птицы. Я была самым плохим сочетанием, которое можно представить: невежественная в практическом смысле и в то же время завороженная. Неудивительно, что я попала в беду.
Сначала врачи пытались выбить из меня подтверждение в изнасиловании. Не может же тринадцатилетняя девочка позволить пяти подросткам так с ней поступить. Что же это, как не изнасилование? Если, конечно, она не сумасшедшая. Я слушала их речи и дремотно удивлялась. Почему они так на это смотрят? Разве в этом есть что-то дурное? Я спасла бы себя от множества проблем, если бы согласилась с ними и сказала, что и в самом деле произошло изнасилование. Тогда, возможно, они прекратили бы разговоры о том, что мое сексуальное поведение является свидетельством того, что со мной что-то неладно. Но тогда бы я солгала. Я позволила им сделать это со мной. Я хотела этого, возможно, даже больше, чем сами мальчики. Это я позвала их в микроавтобус, припаркованный на деревенской улице.
Был один из тех туманных летних вечеров, когда небо остается интенсивно голубым на западе и ты можешь представить себе удивительные языческие танцы на линии горизонта, когда солнце уже зашло. Выросла молодая трава, дул легких ветерок, в отдалении слышался шум транспорта. Когда они остановили микроавтобус, я посмотрела в долину и увидела призрачные белые пятна Стоунхенджаnote 25.
В микроавтобусе было старое клетчатое одеяло, пахнувшее травой и машинным маслом. Сняв всю одежду, я легла на него и раздвинула ноги. Они были белыми, даже в то жаркое лето. Подростки заходили в микроавтобус по одному и делали свое дело, отчего машина скрипела на ржавых осях. Заговорил со мной четвертый мальчик. У него были светлые волосы, прекрасное лицо и пробивающаяся щетина. Он закрыл за собой дверь микроавтобуса. Стало темно, и другие мальчики, сидевшие на обочине и курившие, нас не видели.
— Привет, — сказал он.
Я положила ладони на колени и шире раздвинула ноги. Он присел напротив, заглянул мне между ног. Выражение лица у него было странное, смущенное.
— Ты знаешь, что тебе не обязательно это делать? Знаешь, что никто тебя не заставляет?
Я помолчала, озадаченно нахмурившись, посмотрела на него.
— Знаю.
— И тем не менее хочешь этого?
— Конечно, — сказала я, вытянув вперед руки. — Почему нет?
«С тобой кто-нибудь говорил о предохранении?» Медсестра, которая меня не любила, сказала, что я могла стать разносчиком болезней, таких как герпес, гонорея и сифилис. Все это происходит при отсутствии контроля за отвратительными людьми, такими как я. «Не говори мне, что из этих пяти мальчиков никто не предложил презерватив». Я молча лежала на кровати с закрытыми глазами. Я не хотела говорить ей правду о том, что и в самом деле не знала, что такое презерватив, не знала, что делаю что-то нехорошее, что моя мама скорее умерла бы, чем стала обсуждать со мной такие вещи. Мне не хотелось, чтобы она снова заговорила о моей глупой невежественности. «Ну а ты! Даже не попыталась остановить их». Она громко чмокнула губами. «По моему мнению, ты самое отвратительное существо, которое я когда-либо встречала в жизни».
