— Я не собираюсь выходить замуж! — решительно ответила Перетта.
Мамаша Магю воздела руки к небесам:
— Это все твои проклятые книжки, твои пьесы для театра!
Папаша Магю, бледный от ярости, завладел вышиванием и, разглядев на рисунке военного верхом, изящные контуры которого уже начали вырисовываться на ткани, завопил:
— Опять этот Фанфан!
— Да, и навсегда! — ответила молодая девушка тоном, полным великолепной решимости. — Он пошел в солдаты ради меня. Я дала ему слово ждать. И я буду самой негодной из всех девушек на свете, если не дождусь его возвращения!
— Его возвращения? — захохотал пономарь, почему-то сразу успокоившись.
— Во-первых, — вставила мать, — с тех пор, как он уехал, написал ли он тебе хоть что-нибудь? А во-вторых, кто знает, вернется он или нет?
— Да не вернется он никогда! — притворно соболезнующим тоном промолвил отец.
Перетта стала бледной, как мертвец. Но папаша безжалостно продолжал:
— Только что двое солдат, парни из Корневилля, которые ехали домой в дилижансе, уверили меня, что его убили на войне.
— Это неправда! Этого не может быть! — закричала Перетта. Она вся задрожала и разразилась рыданиями. — Мама, папа! — умоляла она. — Скажите, что он жив!
Оба родителя хранили молчание.
Перетта душераздирающе застонала, а потом вдруг с безумным выражением лица, словно охваченная внезапным намерением, стремительно выбежала из дому.
Мать хотела побежать за ней, но муж удержал ее.
— Оставь! — сказал он. — Это скоро пройдет.
И, вынув из кармана сюртука очередное письмо от Фанфана, он бросил его в огонь, где оно вспыхнуло и превратилось в пепел.
Перетта в полном смятении чувств бежала через поле. Начинали сгущаться сумерки, закат покраснел. Телеги жнецов возвращались по дороге домой, парни пели старые, знакомые песни. Издалека слышались колокольчики коров. Грустный сумрак, предшествующий полному заходу солнца, опускался на деревню, уставшую после трудового дня.
В глубине долины, почти спрятанная густой зеленью, текла между ив и тростниковых зарослей довольно глубокая река. Перетта быстро достигла высокого берега и, обуреваемая ужасным отчаянием, не в силах отогнать от себя страшное видение — безжизненного Фанфана, истекающего кровью, — видение, которое не раз посещало ее в минуты, когда она теряла голову от горя, — бросилась в воду и исчезла среди густой и высокой травы, растущей у самого края реки.
Тут раздался громкий крик:
— Стой! О, черт побери, бедная девочка!
Это был Бравый Вояка, который, копаясь в земле у себя в садике, видел, как Перетта с безумным видом выбежала из дому. Предчувствуя беду, добряк бросился за ней, но не успел.
