Лафор посмотрел на сидящих за столом. Доннер выдержал его взгляд, и Лафор отвел глаза.
Знаете, где мы нашли его? — спросил он напыщенно.
Грандиг, глава немецкого отделения, едва заметно улыбнулся Доннеру и поднял руку.
— Вы нашли его в аэропорту Орли.
У Лафора вытянулось лицо.
— Откуда вы знаете? — воскликнул он. — Эта информация не предназначалась для распространения.
Грандиг улыбнулся. У него было пухлое круглое лицо владельца таверны в Мюнхене, ясный, методичный ум, низкий спокойный голос и чувство юмора.
— Куда, — задал он вопрос, — отправляется агент Моссада, попавший в беду?
— Но...
— Это только предположение, Лафор, — продолжил он успокаивающим тоном. — Нечто подобное случилось у нас в прошлом месяце в Бонне.
Он стал рассказывать, уже без юмора в голосе:
— Недавно мы потерпели несколько неудач, которые чрезвычайно деморализовали наших людей. Полевые агенты работали в ужасном напряжении. И этот человек спрятался в аэропорту и провел там четыре дня, прежде чем мы нашли его.
— Нам, чтобы найти своего, понадобилось только два дня, — заметил Лафор.
— Наверно, вам следует вручить памятную медаль, — сказал Грандиг.
Лафор негодующе взглянул на Доннера. Тот миролюбиво улыбнулся и пожал плечами.
Грандиг продолжал:
— Наш агент брился и умывался в мужской уборной. Он хотел находиться поближе к самолетам, потому что единственный друг агента Моссада — пилот самолета компании «Эль-Аль».
Присутствующие дружно закивали. Всем им пришлось работать полевыми агентами, и все они знали, что такое изоляция. Доннер им сочувствовал. В отличие от своих младших коллег, которые выросли в Израиле и должны были изучить привычки и обычаи стран, где проходила их служба, он имел британское подданство, и Англия была его родиной. Он родился и вырос здесь, но в детстве провел несколько лет в Палестине. Последние тридцать лет он читал историю в Кембридже и жил в Лондоне.
Когда в 1948 году произошло разделение, он пытался приехать в Израиль и встать на его защиту, но его убедили, что он может принести больше пользы в Англии. По приказу сверху он отвернулся от своих друзей-сионистов, как бы постепенно теряя интерес к этому движению, и зажил жизнью английского джентльмена. Прошло много лет, и у него, как у человека, прожившего свой век вдали от родины, стало возникать ощущение, что он состарится и умрет раньше, чем кончится бесконечная война.
— Репутация — наше самое сильное оружие, — продолжал Грандиг. — А неудачи кладут пятно на нашу репутацию. Вспомните убийство того официанта в Норвегии... аресты наших агентов... или то, как был взорван начальник нашего брюссельского отделения. Мы слишком слабы, чтобы надеяться на удачу. Нельзя думать, что нам дадут второй шанс.
