Избранное | страница 51
летят дожди да листья
и лезут грязь и слизь.
Безумному Ван Гогу
не занимать ума.
Живешь – и слава Богу,
которого нема.
БИРЖА
(Из цикла "Петербургское зодчество")
Ходят вокруг налегке петербургские долгие ветры,
осень без листьев стоит впусте на остром мысу.
Белая биржа лежит, как груженная временем баржа,
и на пустом берегу торга купцы не ведут.
Видно, веленьем богов, возлюбивших чудо торговли,
с юга на север доплыл сей благородный амбар.
("Твои две груди – как смиренные колени")
Твои две груди – как смиренные колени,
а страсть – как мясо ветер раскромсал.
Но я пишу тебе, как некогда Елене
писал задумчивый Ронсар.
Но ты не хочешь пить из жизни понемногу
и чуда ждешь от каждого глотка,
и мы с тобой идем бок о бок, да не в ногу,
пустив удачу с молотка.
Чуланчик темных чувств недолго и захламить,
и будет житься лишь самой себе назло.
Судьбу, как самое себя, переупрямить –
великое, быть может, ремесло.
И я к тебе войду в стареющую память,
как то, что близилось и не дошло.
ТРЕТИЙ ЖЕНСКИЙ ПОРТРЕТ
Как будто выглянув из детской –
глаза лучисты и чисты, –
послушницею полусветской
себя подслушиваешь ты.
"Наверно, нежный Ходовецкий
гравировал твои мечты".
Голубоглаза, как у Греза,
не уличенная ни в чем,
твоя задумчивая греза
склонилась над твоим плечом...
Но и сама в себе покоясь,
ты можешь жадничать и жечь.
И как экватор, тонкий пояс
тебе нетрудно пересечь.
Там страсть Господня – без страданья,
распятие – но без креста,
и как над Горним надруганье,
как сатанинская Pieta –
миндальных бедер содроганье
и напряженье живота.
Какой задорною мадонной
ты притворяешься, дабы
жать и низиною бездонной
лежать, вставая на дыбы!
("Хожу я ужинать в столовую")
Хожу я ужинать в столовую,
куда валят под вечер лавою:
откупорив белоголовую,
я в рюмке, точно в море, плаваю.
Сиди да знай себе поикивай,
соседу всякому поддакивай,
что ходим-де под дамой пиковой,
что фарт у нас-де одинаковый.
А выйду – почему-то улица
во всю длину свою бахвалится:
пускай за домом дом сутулится,
да только нет, шалишь, не свалится!
Как насекомые, пиликая,
и тикая, и даже звякая,
таится тишина великая,
а в тишине – и нечисть всякая.
И сколько хожено и гажено,
и сколько ряжено и сужено,
и есть ли где такая скважина,
куда забиться прямо с ужина?
ГОСПОЖЕ ДУШЕ
Слушай, душенька, – спи или кушай,
не любуйся, голуба, со мной,
не кидайся на шею кликушей:
я по самые губы сумной.
Иль не слышала слова такого, –
это значит, что сам я не свой,
и готов отыграть Хлестакова,
дрожью драить себя, как дресвой.
Ты, Психейка, со мной не актерствуй,