Один из шаманов привлек внимание Рыжова тем, что был очень стар, но от него веяло странной уверенность в себе, может быть, это был самый опытный и сильный в этой компании... специалист. Другой был обвешан всевозможными амулетами, которые ему почему-то оставила охрана, при каждом движении они негромко постукивали-хрустели, и шаману, видимо, этот звук нравился, он даже сидя, делал странные движения, чтобы они звучали. Третий прятал глаза в таких складках век, что поневоле возникало впечатление, что его долго били, вот глаза и заплыли, хотя, при всем при том, синяков почему-то видно не было... Впрочем, мрачно подумал Рыжов, тут наверняка умеют бить так, что синяков не найдет даже не слишком старательный патанатом.
Рыжов присел за край стола, с другой стороны примостился напряженный, как струна, Смеховой, товарищ Мурндон остался за плечом Рыжова, ожидая разговора. Как же он один с заключенными будет на всех их разных языках разговаривать, подумал Рыжов. Ведь у них, скорее всего, разные языки, вон, они даже и между собой не очень-то переговариваются... Почему-то это тоже было заметно.
Сначала заговорил один, потом, не дождавшись, пока он дорасскажет, заговорил другой, третий. И выяснилось, что всех трех Мурандон понимает, даже слегка наводит их на откровенность, переспрашивая. Это было хорошим признаком, значит, он не отделяется от них, подумал Рыжов, значит, он все еще считает себя и их общим народом.
Все речи этих бедолаг сводилось к одному – иногда, непонятно за какие грехи, к ним подсаживают отпетых уголовников, которые то ли пользовались безнаказанностью своего положения, то ли получили некие... «намеки» от охраны, обирали шаманов, били, мучили десятком разных способов, какой изобрел подлый, преступный тип ума в таких вот замкнутых, герметических условиях. К тому же, все шестеро очень боялись болезней, это было даже странно, Рыжову показалось, что о здоровье они заботятся гораздо больше, чем это принято,.. у нормальных, взрослых людей, чем было принято заботится о себе в его кругу.
Что же, думал он, возможно, этому не следует удивляться, ведь здоровье – это их рабочий, творческий инструмент, вот они и озабочены. Хотя, если по-другому... Он был офицером, служакой по полной программе своего нелегкого ремесла, здоровье и у него являлось важным элементом, важным условием жизни и продуктивной деятельности, но он ведь не трясется над ним, не волнуется зря... Или он чего-то не понимал?
