Через три дня Мэйсон проснулась с чувством, что силы возвращаются к ней. Она уже могла вставать с постели и несколько минут стоять. С каждым днем она покидала постель на все более длительное время, и, наконец, настал тот день, когда Мэйсон смогла выйти на прогулку по окрестностям.
Каррье оказались удивительными людьми. Они относились к Мэйсон как к члену семьи и ничем не давали ей понять, что хотят, чтобы она поскорее их покинула. По мере того как силы к ней возвращались, Мэйсон все острее чувствовала, что привязалась к этим людям, что жизнь под их покровительством нравится ей больше, чем та жизнь, что она вела в Париже.
Мэйсон жила в идиллии. Благодарность судьбе и этому скромному семейству за избавление от смерти заслоняла собой всякие мелочи, такие, как мысли о провале ее художественных амбиций. Никогда еще воздух не казался ей таким ароматным и вкусным, никогда небо не казалось ей таким синим. Мэйсон наслаждалась каждым мгновением жизни, отложив мысли о том, как быть дальше, на будущее. Никаких обязательств в Париже она ни перед кем не имела, а Лизетта знала, что Мэйсон могла уехать в деревушку на реке Уазе, куда она часто выбиралась на этюды. Итак, пока Мэйсон было довольно того что она жива и здорова.
Но однажды Мэйсон решила, что пора ей прогуляться в деревню. К тому времени прошло семь недель с той памятной дождливой парижской ночи. Мэйсон сильно похудела. Она едва походила на себя прежнюю, но при этом она чувствовала себя вполне свежей, полной энергии и здоровой.
На столике в местном уличном кафе она заметила газету, и первое, что ей бросилось в глаза – ее собственное имя, вынесенное в заголовок одной из статей. Мэйсон схватила газету и жадно принялась читать ее.
В статье говорилось о том, что покойная американская художница Мэйсон Колдуэлл, чье тело прибито к берету в ближайшем пригороде Парижа восьмого февраля, посмертно стала знаменитой. Парижские газеты наперебой расписывали ее самоубийство. Если верить репортерам, она бросилась с моста в романтическом отчаянии в духе мадам Бовари. Мало того: теперь торговцы картинами буквально распихивали друг друга локтями, пытаясь добиться права продать ее картины!
Потрясенная прочитанным, Мэйсон побрела назад, на ферму Каррье. Там, не объясняя своих мотивов, она объявила своим благодетелям, что должна немедленно возвращаться в Париж. Не задавая лишних вопросов, они дали ей пять франков на дорогу, и Мэйсон отправилась в Париж исправлять ужасную ошибку.
