На это я отвечал ему:
– По твоим словам я вижу, что в детстве ты выпил больше вина, чем молока, и сласти тоже были тебе вредны, ибо они у вас изготовляются из финикового сиропа, который разъедает зубы. Так как в Египте сласти готовятся из меда, который крошечные птички собирают для людей, ешь теперь только привозные лакомства. И каждое утро, проснувшись, пей молоко.
Царь мне не поверил.
– Ты большой шутник, Синухе, – сказал он, – ибо это неправда, что птички собирают для людей сласти. Такого я никогда не слыхал.
– Плохи мои дела, – вздохнул я в ответ. – Ведь и в моей стране люди назовут меня лжецом, когда я расскажу, что видел птиц, которые не умеют летать, живут вместе с людьми и дарят им каждое утро по свежему яйцу, чтобы их хозяин стал богат. Видно, лучше мне вообще ничего не говорить, ибо я погублю свое доброе имя, если прослыву лжецом.
Но царь горячо возразил:
– Говори, говори, я ведь ни от кого не слышал таких речей.
Тогда я сказал ему серьезно:
– Я не стану тащить твой зуб, пусть это сделает целитель зубов, ибо в этом деле он самый умелый человек в твоей стране и, наверное, более искусный, чем я, к тому же я не хочу навлечь на себя ненависть. Но я могу при этом постоять рядом с тобой и, чтобы тебе было не так страшно, держать тебя за руку, когда он будет это делать. Кроме того, я ослаблю твою боль всеми теми средствами, которые узнал в разных странах и у разных народов. Пусть это произойдет через две недели, считая с этого дня, лучше назначить день заранее, чтобы ты не передумал. К этому времени рот твой достаточно заживет, а ты каждый день утром и вечером полощи рот снадобьем, которое я тебе дам, хотя оно горькое и невкусное.
Он насупился и спросил:
– А если я не стану этого делать?
– Ты должен дать царское слово, что сделаешь все, как я говорю, ибо повелитель четырех сторон света не может нарушить царское слово. Если ты все исполнишь, я позабавлю тебя – на твоих глазах превращу воду в кровь и даже тебя научу это делать, чтобы ты мог поразить своих подданных. Но ты должен мне обещать, что не научишь этому чуду никого другого, ибо это святая тайна жрецов Амона, которую я тоже не знал бы, если бы сам не был младшим жрецом, я и тебя не осмелился бы этому научить, не будь ты царем.
Едва я успел это сказать, как Каптах, все еще висевший на занавеске, закричал страшным голосом:
– Уберите это чудовище, а то спрыгну и убью его, руки мои затекли и зад болит от такого неудобного положения, которое отнюдь не подобает моему достоинству. Я в самом деле слезу и убью этого зверя, если его не уведут прочь.
