Она протянула ему руку. Вирьё расцвел.
— Я напишу опровержение. Скажу, что вы скоро вернетесь на сцену.
— Лучше не надо.
— А ее можно разнести?
— Неужели вы такой злой, Вирьё? Вирьё проводил их до самых дверей.
— Не падай духом, солнышко! — крикнул он. — Мы будем тебя ждать. Не сдавайся.
— Я больше не могу, — сказала Ева. — Вернемся.
Они медленно шли вниз по авеню Марсо.
— Вот дурак! — пробурчал Лепра.
— Скоро мы вообще не сможем показаться на людях, — сказала Ева. — Не знаю, как действует эта песня на тебя, но на меня… Я думала, я крепче!… Если бы не ты, уехала бы куда глаза глядят… Вернулась бы в Испанию… Или на Канарские острова…
Лепра молчал. Если она ухватится за эту мысль, все погибло. Она уедет, начнет скитаться из отеля в отель; вечерами, чувствуя пустоту в душе, согласится ужинать с первым встречным, и, чтобы доказать себе, что свободна, она способна…
— Ева, дорогая, берегись… Если ты уедешь, значит, он одержит победу… Ты только что сама признала, что ничего не изменилось.
Ничего не изменилось! Лепра прекрасно знал, что, наоборот, изменилось все. Даже молчание Евы стало другим. Она искала в любви восторга, который преображает и лицо, и речи — они становятся необычными, а жизнь похожей на рождественское утро. Будничную любовь, любовь, которую надо нести как крест, — нет, такую любовь она защитить не сможет.
— Я не хочу оставлять тебя одну, — сказал Лепра. — Дома я сварю тебе кофе. У меня есть скрытые таланты.
Смех его звучал фальшиво. Они вошли в парадное. Консьержка побежала за ними следом.
— Ваши письма, мадам Фожер. И еще вот эта бандероль.
— Дайте мне, — сказал Лепра.
Он слегка побледнел и нервно открыл дверь лифта. Ева тоже узнала обертку.
— Ты думаешь, это…
— Боюсь, что да, — ответил он. — Та же обертка. Тот же почерк… И штемпель тот же… Авеню Ваграм…
Ощупав бандероль, он убедился, что внутри — картонная коробка. Лифт с шуршанием шелка скользил вверх, свет, горевший на лестничных площадках, мимолетно освещал напряженное лицо Евы, ее полные страха глаза.
— Нет, — сказал Лепра. — Нет. Не надо бояться. Хитрость шита белыми нитками. Это просто-напросто пластинка с записью Флоранс. Нас хотят взять измором.
— Тогда, значит, это она?
— Не знаю… пока не знаю. Увидим.
Ева уже вынимала из сумочки ключи. Они стремительно вошли в квартиру, и Ева заперла дверь.
— Иди… иди вперед… — прошептала она. — Меня ноги не держат.
Она пошла следом за ним, держась за стулья и кресла.
Лепра разрезным ножом вскрыл бандероль, сорвал крышку с коробки. Вынул пластинку.
