А Джордан продолжал:
– Он современный поэт. У него вышли всего лишь два тома, и о нем мало кто знает. Его воображение занимают не люди, а вещи, неодушевленные предметы. Он наделен даром находить слова, на которых задерживаешь внимание и предаешься воспоминаниям. Ну вот представьте себе, внутрь старинного пресс-папье кто-то когда-то вмонтировал стеклянный футляр, а в футляре «замурован» кусочек природы – зимняя снежная вьюга. Бесхитростный сюжет, но поэтический образ, я считаю, создан настоящим мастером.
Джордан поставил книгу на место и, обратившись к хозяйке, сказал учтиво:
– Благодарю вас за кофе.
Лайэл вдруг всполошилась. Какая же она свинья… Он столько сделал для дедушки, а она так плохо его приняла. Подойдя к Джордану, она сказала как можно теплее:
– Вы уходите? Я хочу вас поблагодарить…
– В этом нет никакой необходимости, – опять перебил он ее.
Она посмотрела на него умоляющим взглядом.
– Ну почему вы так говорите? В этом есть необходимость. Вы так были добры к моему дедушке… – Она заметила на его лице гримасу и торопливо добавила: – И ко мне. Мне, право же, неловко, я до сих пор не понимаю, зачем вы себе доставили столько беспокойства.
– Мне этого хотелось.
– Но ведь так просто вам хотеться не могло? Все-таки почему?
– Потому что я собираюсь на вас жениться, – сказал он это так, будто и объяснять тут нечего.
Уж не ослышалась ли она?! Переспросила растерянно:
– Что вы сказали?
– Я хочу на вас жениться.
Ну и шуточки у него! Замешательство быстро прошло. И вообще, как так можно?!
– Но мы, можно сказать, едва знакомы. Вы почти ничего обо мне не знаете.
– То, что мне нужно знать, я знаю, – заверил он.
Слов немного, но сказано вроде бы даже проникновенно.
– Но я-то вас совсем не знаю!
– Это поправимо. Есть чудесное средство. Если вы не против, может быть, мы поужинаем завтра вечером? – сказал он и улыбнулся.
Сердце встрепенулось, ноги – ватные, и уже будто и не кровь в ее плоти, а шампанское бурлит. Еле совладав с голосом, Лайэл прошелестела:
– Благодарю вас. Я не против.
– Ну вот и прелестно, – сказал он, повернулся, пошел к дверям, бросив на ходу: – Заеду за вами завтра в семь.
Если столь стремительный уход был его тактическим приемом, то цели он достиг. Разве так можно? Ушел – не поцеловал, не обнял… Ну мог бы ненадолго задержаться – поговорил бы с ней.
На следующий день он за ней заехал, и заезжал теперь каждый вечер. На уик-энды они вместе отправлялись к дедушке. И за все это время понять, что он за человек, докопаться до его сути ей не удавалось. Этот крепкий орешек был явно ей не по зубам. Чем больше Лайэл прикладывала усилий, тем неподатливее становилась скорлупа. Конечно, он добрый, великодушный, мог простить ошибку, но уж если замечал несправедливость, приходил в ярость. Любил природу, умел ценить красоту, во всем любил порядок. И даже, к ее удивлению, не лишен был сентиментальности. И небольшой жизненный опыт подсказывал Лайэл то, что уже давно известно всему миру: сентиментальные люди – порой очень жестоки.
