Крупняков заехал за женой Игоря Ивановича на такси, при ее появлении вылез - наполовину лорд английский, наполовину барин русский, большой, не раздражающе медлительный, величавый в каждом жесте, веско роняющий слова, сопровождая их округлыми жестами.
Обед Крупняков задал в частном заведении, встретили их ласково, и Наташа по обращению поняла, что Крупняков здесь персона желанная и вес его, в смысле заискивания окружающих, как раз подстать его комплекции; усадили за стол, неуловимо отличающийся от других в лучшую сторону, официант, мелькая бесшумно, гнулся, как в фильмах про годы НЭПа. Обслуживали только мужчины, Аркадьева поразилась: значительностью лиц обслуга не уступала выездным дружкам мужа, и одеты так же, и причесаны достойно и аккуратно, отличия начинались с деталей - у всех на пальцах бугрились здоровенные золотые перстни, у одного седоголового, выглядывающего из подсобки, аж три перстня, галстуки у всех шелковые, дорогущие, таких и у мужа только два, а здесь вроде униформы. Мужчины содержатели заведения - чистые, промытые, знающие себе цену, с едва заметным налетом денежного бандитизма на лицах, глаза влажные, полны решимости постоять за себя. Вскользь оглядела присутствующих в зале: публика неслучайная в массе своей, таких людей встречала постоянно вокруг себя на отдыхе, такие же переполняли залы на просмотрах, престижных вернисажах, забивали ряды партера недоступных смертным концертов.
Крупняков свершил обряд заказа, склонился к Наталье, пересыпая словесные восхищения спутницей кинжальными взглядами по сторонам: все ли видят, что неоспоримо элегантная, породистая, по всем статьям дорогая, с ним?
Аркадьевой представилась, что и в самом деле за стенами не обычная московская улица, а Чикаго, веселые двадцатые годы: букмекеры, рекитеры, бутлегеры - обстановка густой, вязкой преступности; никто не повышал голоса, никто не допускал резких движений, как за границей в ресторациях для самых-самых. Официант, будто существовал только для Аркадьевой, склонялся к ней, вертелся то слева, то справа, всячески угождал и готов был броситься на рельсы под ревущий, напитанный скоростью и тоннами состав, лишь бы его клиентке было хорошо.
Крупняков великолепием мощной фигуры, облаченной в тысячный костюм, украшал зал, казался его самой выдающейся, привлекающей взоры частью. Ел Крупняков также картинно, как говорил и двигался, ни разу не звякнул прибором, куски мяса и салаты медленно уплывали в рот, шевелящий толстыми яркими губами. В зале пахло дорогим трубочным табаком, и запахи кухни не проникали в это святилище.
