Я пишу эти строчки в мае двухтысячного года. Тимур Гайдар умер полгода назад. И я чувствую себя виноватым: наверно, не полагается спорить с тем, кого уже нет, он ведь не может возразить. Но и не написать всего этого я не мог. Потому что тогда чувствовал бы вину перед его отцом – одним из тех, кто помог мне стать человеком…
И опять хочу повторить: писать воспоминания – грустное дело. Все время приходится рассказывать о тех, кого уже нет. А про иных просто и не знаешь: живы ли? Что с ними стало?
Какова судьба у моего попутчика Вовки? У маленькой кубинской Ассоль? Даже про свою давнюю подружку Галку не знаю ничего… Да и у многих из тех, кто прошел через отряд «Каравелла», затерялись следы. Немудрено. Ведь в первом году наступающего века «Каравелле» будет сорок лет… Одно утешает – многие (я думаю, что большинство) сохранят добрую память об отряде, который носил имя Аркадия Гайдара. И о его книжках. Как и о книжках Стругацких и «странного сказочника» Грина – тех, которые они «утягивали» с полок моей домашней библиотеки и очень часто забывали возвращать. Ладно. Главное, что читали… Гайдар – это высокая романтика барабанщиков и вера в нерушимую дружбу. Стругацкие – зов далеких пространств, в которых, несмотря на все расстояния, главной ценностью остается человечность. Грин – блеск дальних морей, яркие, как заря, паруса «Секрета», благородство и бескорыстие чистых душ…
За своими томами Грина я старался следить тщательно – чтобы обязательно возвращали. Но один томик – где рассказ «Гнев отца» – не уберег.
В семьдесят пятом году мы с ребятами снимали по этому рассказу игровой фильм. Он, этот фильм, получался гораздо длиннее рассказа. В рассказе маленький Том Беринг с нетерпением ждет отца-капитана, а взрослые занудно вдалбливают мальчику, что ему достанется за все проказы и прегрешения. «Гнев отца будет ужасен!» Бедняге Тому гнев представляется кровожадным чудовищем, которого отец привезет из дальних стран. И в конце концов мальчишка палит из попавшего под руку пистолета в фигуру страшного заморского божества, обнаруженную среди отцовского багажа… А фильм оказался о другом.
Получилась история про одинокого «завоспитанного» тетушками восьмилетнего мальчишку, про его тоску об отце. Про отчаянную попытку приблизить отцовское возвращение. В одиночестве Тома было что-то от одиночества барабанщика Сережки, насильно разлученного отцом. И его выстрел из двухстволки по уродливой дикарской маске был сродни Сережкиному выстрелу по шпионам – этакий отчаянный акт освобождения от своей неприкаянности, от несправедливости, от вины…
