Рана в плече пульсировала, как добавочное сердце.
Мойра, словно ей передалась моя боль, сказала:
— Мне очень жаль, что вы так страдаете.
— А мне, что вы, Мойра.
— Не тратьте на меня свое сочувствие, — сказала она. И я подумал, что годы работы сестрой не прошли для нее даром.
— Я выживу. Но радости это мне, увы, не доставит.
— Вы опять меня запутали. О чем мы говорим?
— У меня предчувствие, что мы на пороге беды. Во мне ведь есть ирландская кровь.
— Кому грозит беда? Нику Чалмерсу?
— Всем нам. И ему, разумеется, в том числе.
— В таком случае почему бы вам не разрешить мне забрать его отсюда?
— Не могу.
— Его жизнь в опасности?
— Пока он здесь, нет.
— Вы меня пустите к нему?
— Не могу. Муж не разрешит.
— Вы его боитесь?
— Нет. Но он врач, а я всего-навсего обслуживающий персонал. Да и потом, как знать, что он сделает.
— И долго он намеревается держать Ника?
— До тех пор, пока его жизни грозит опасность.
— Какая опасность?
— Не могу сказать. И не задавайте больше вопросов, Лью. Вопросы только все портят.
Мы еще постояли обнявшись у запертой двери. И хотя между нами начался раскол и меня не покидала мысль, что я теряю драгоценное время, ее жаркие губы вернули меня к жизни.
— Какая жалость, что нам с вами нельзя взять и уйти отсюда — вот так, сразу, с тем чтоб никогда больше не возвратиться, — сказала она тихо.
— Вы связаны браком.
— Брак мой вот-вот распадется.
— Из-за меня?
— Нет, разумеется. Но все равно, дайте мне одно обещание, ладно?
— Сначала скажите какое.
— Не говорите никому о Сынке. Ну, помните, о моем возлюбленном из Ла-Джоллы, том, что служил на почте. Я и вам зря о нем рассказала.
— А что, Сынок снова объявился?
Она кивнула. В глазах у нее была тоска.
— Так вы никому не скажете, договорились?
— С какой стати?
Я увиливал от прямого ответа, и она это почувствовала.
— Лью, я знаю, вы человек решительный и прямолинейный. Обещайте, что не будете вмешиваться. Дайте нам с Ральфом возможность самим разобраться.
Я отступил на шаг.
— Пока ничего обещать не могу. А вы что-то темните, и сама это прекрасно знаете.
Лицо ее исказила тревожная гримаса: на миг она стала чуть ли не безобразной.
— Я не могу не темнить. Разговорами тут не поможешь. Слишком многие люди замешаны, и слишком много лет прошло.
— Какие люди?
— Ральф, я, Чалмерсы, Тратвеллы...
— А Сынок?
— И он тоже, — она думала о чем-то мне неведомом. Я понял это по ее глазам. — Вот почему я прошу вас не говорить никому о том, что я вам рассказала.
— А
