— Смотреть, как они умирают, — это меня просто убивает!
— А как умер Бродмен?
— Разом. Сию секунду вопил, вырывался — он же в настоящей панике был, а в следующую вздохнул, и его не стало. — Уайти вздохнул, и его будто тоже слегка не стало. — Я виню себя.
— Почему?
— Потому что мне даже в голову не пришло, что он может умереть у меня на руках. Если бы я знал! Дал бы ему кислород, сделал бы укол. А я позволил ему проскользнуть у меня между пальцев.
Он поднес руку к окошку и посмотрел на свои вяло расслабленные пальцы. Его подбородок опустился на_ грудь, длинное лицо растворилось в грусти. Из белесых глаз, казалось, вот-вот брызнут слезы.
— Не знаю, почему я не ухожу с этой жуткой работы. Столько таких вот ударов. Проще сразу пойти в гробовщики, и дело с концом. Нет, я серьезно.
И он в третий раз утонул в океане жалости к себе.
— А отчего он умер? — спросил я.
— Спросите кого-нибудь другого. Опыт у меня большой, но я же не медик. Об этом с докторами побеседуйте. — Его тон смутно намекал, что доктора способны ошибаться — и не так уж редко.
— Доктора, видимо, не вполне разобрались. Так не поделитесь ли вы со мной своим опытом?
Он настороженно покосился на меня:
— Что-то не понимаю, к чему вы клоните.
— Я хотел бы узнать, что, по вашему мнению, убило Бродмена.
— На мнения у меня права нет. Я тут мальчик на побегушках. Но думается, от повреждений на затылке.
— А какие-нибудь еще повреждения у Бродмена были?
— Вы про что?
— Например, на шее.
— Господи, нет, конечно! Что-что, но уж он не задохнулся, это точно. Если вы к этому клоните.
— Я буду с вами откровенен, Уайти. Есть предположение, что Бродмен получил смертельное повреждение после того, как его нашли в лавке. Между этой минутой и той, когда вы его увезли.
— Да от кого же?
— Пока не выяснено. Есть предположение, что с ним обошлись не слишком бережно.
— Нет! — Он был глубоко обижен, даже потрясен. — Я его укладывал, как новорожденного. С травмами головы я всегда очень осторожен.
— Но ведь укладывали его вы не один.
Глаза его вдруг стали совершенно белыми, кожа вокруг них сморщилась, как голубоватый креп. Рот то открывался, то закрывался, побулькивая на манер встряхиваемой грелки.
— Вы что, на моего напарника киваете? Да Ронни же мухи не обидит. Мы с ним столько лет вместе работаем! С тех самых пор, как он уволился с санитарной службы в армии. Он даже комара не обидит! Я сам видел, как он снимал комара с руки за крылышки и отпускал летать.
