— Я Гуннарсон, адвокат, миссис Донато. Вчера вечером я виделся с Тони Падильей. И сегодня утром у меня с ним был небольшой разговор. Он сказал, что у вас есть важные сведения.
Ее лицо обмякло.
— Тони это приснилось. Я ничего не знаю.
— Что-то, связанное со смертью вашего мужа, — сказал я. — И не только. Он сказал, что Гэс не убивал Бродмена.
— Этого не говорите! — Ее пальцы клещами сомкнулись на моей руке.
Она оглянулась по сторонам, посмотрела на озаренный солнцем перекресток. На автобусной остановке студентки-практикантки щебетали, как белогрудые пичужки. Взгляд Секундины, казалось, с силой отодвинул реальность. Он создал зону отчуждения, пустую и холодную, вакуум в солнечном свете, и туда хлынул мрак, переполнявший ее душу.
Я взял ее под локоть и повел. Тело ее двигалось медленно и неохотно. Мы перешли улицу наискось к автобусной остановке на противоположном углу. Я уговорил ее сесть на пустую бетонную скамью под перечным деревом. Тень его листьев легла на наши лица, словно прохладное кружево.
— Тони сказал, что ваш муж не убивал Бродмена.
— Тони сказал?
— Насколько я понял, вы думаете, что его убил Гранада.
Она чуть очнулась от летаргии горя.
— Думаю, не думаю — что толку? Доказать я ничего не могу.
— Пусть так. Но другие могут.
— Кто бы это?
— Доктор Саймон. Полиция.
— Не смешите меня. Им так удобнее. Все решено и подписано.
— Только не мной.
Она поглядела на меня с вялой подозрительностью.
— Вы же адвокат, да?
— Совершенно верно.
— Денег у меня нет. И взять их негде. У Мануэля, моего деверя, деньги есть, но вмешиваться он не желает. Так что вам тут поживиться нечем.
— Я это понимаю. Просто я хочу добраться до правды.
— Выставляете куда-то свою кандидатуру?
— Со временем, возможно, и выставлю.
— Ну так улещивайте кого-нибудь еще. А я устала и совсем больна. Мне надо домой.
— Я вас отвезу.
— Нет уж, спасибо.
Но сохранять гордое безразличие дальше у нее не хватило сил. Она заговорила по-испански и совсем другим голосом — он шумел и трещал, как огонь. Казалось, голос этот принадлежал иной ее сущности, сохранившей и юность, и женственность, и гнев. Ее тело ожило, лицо преобразилось.
Я не понимал ни слова.
— Скажите это по-английски, Секундина.
— Чтобы вы побежали в суд и меня арестовали?
— С какой стати?
Она замолчала, хотя ее губы продолжали шевелиться.
— Не понимаю, чего вы от меня хотите?
— Сведений об убийстве Бродмена.
— Я все рассказала Тони. Спрашивайте его.
— Это правда?
Она вспыхнула темным пламенем:
