Стало быть, я обязан вытащить ее отсюда. Кое-как я поднялся на ноги. Пламя полоскалось вокруг нее полотнищами флагов. Я закрутил ее выбившуюся рубашку на левую руку и дернул. Рубашка разорвалась и осталась на моей руке.
Женщина эта обрела для меня огромную важность. Стараясь не вдыхать жгучий воздух, я ухватил ее за бессильную кисть и выволок в коридор. Он был как аэродинамическая труба. Воздух мощным потоком врывался в распахнутую входную дверь. Я вытащил женщину на веранду в блаженную свежесть ночи.
Огонь позади меня начинал петь и клубиться. Еще немного — и дом превратится в ревущее пекло. Я поискал взглядом, мою машину. Ее не было. Я подтащил бесчувственную женщину к краю веранды, скорчился перед ней, приподнял ее за кисть и взвалил на свое целое плечо.
Непонятно, как мне под ее весом удалось разогнуть колени, но удалось, и я побрел по аллее. Мозг мне долбила мысль, что ее надо отнести на шоссе, прежде чем займутся деревья. После зимних дождей шансы на лесной пожар были очень невелики, но в голове у меня стоял туман.
В лунном свете деревья таинственно качали вершинами справа и слева. Моя бледная горбатая тень передразнивала каждое мое движение. Мягкая ноша на спине с каждым шагом становилась тяжелее. А потом сползла вниз, но, прежде чем ее запястье выскользнуло из моих пальцев, я успел опуститься на колени у обочины и осторожно уложил ее в бурьян. Мы все еще были под деревьями, и до ворот оставалось шагов сто, но приходилось удовлетвориться этим. Она лежала, как мраморный торс, свалившийся с пьедестала и ждущий, чтобы кто-нибудь водворил его обратно.
Я тяжело опустился на землю рядом с ней. Видимо, мне было не так уж безнадежно плохо: ее обнаженные груди волновали меня, и, сняв пиджак, я укрыл ее.
Правая сторона моей рубашки была темной и липкой. Кончиками пальцев я потрогал темное клейкое вещество и только тут словно вновь увидел, как Хильда целится, положив револьвер на колени, и стреляет. Мой левый указательный палец нащупал дырку, которую она пробила под моей ключицей. Рана была влажной и горячей. Я смял носовой платок и прижал его к ней.
Женщина страдальчески всхлипнула. По ее лицу скользили слабые медные отсветы. Мне было показалось, что она приходит в себя, но потом я сообразил, что это отблески пожара. В прямоугольниках верхних окон дома оранжевый цвет свивался с чернотой. К луне поднимались кипящие клубы черного дыма, подсвеченные снизу огнем и наперченные пляшущими искрами.
