Магазин ютился в одном из тех районов неудачной застройки, которые закупоривают подъезды ко многим большим и малым городам в стране. Бакалейные и винные магазины, забегаловки и закусочные чередовались с мотелями и жилыми особнячками. Дома выглядели так, словно их только что наспех соорудили, хотя многие были построены настолько давно, что успели обветшать.
Магазин Джеймса Дотери занимал нижний этаж двухэтажной оштукатуренной обувной коробки. В витринах скудно красовались покоробленные хула хупы, пакетики с булавками, флюоресцентные носки, ледяные кубики из пластмассы с мушками внутри и другие непредсказуемые товары. Написанный от руки плакатик оповещал, что все продается со скидкой двадцать пять процентов.
На втором этаже светились окна. Дверь, которая вела на лестницу, была полуоткрыта. Карабкаясь по темным ступенькам, я почувствовал бодрящее волнение. Будто наверху меня ждала сама Холли Мэй.
Открывшая мне женщина в фартуке на мгновение поддержала эту иллюзию. Спрашивать, не мать ли она Холли, было излишне. Те же черты лица и цвет глаз. Только подернутые сединой волосы были каштановыми. Красивая женщина, прекрасно сохранившаяся для своих сорока или более лет.
— Миссис Дотери?
— Она самая.
Я протянул ей мою визитную карточку.
— Уильям Гуннарсон, адвокат.
— Может, вы к Дотери, так его дома нет. Загляните в «Повремени», может, он там. — Она недоуменно всматривалась в карточку. — Только учтите, Дотери страховых агентов на дух не переносит. И их, и все прочее, напоминающее ему, что жить вечно, на манер Бога всемогущего, он не будет.
— Я не страховой агент, миссис Дотери. Я адвокат.
— Ага. Это я и сама вижу. (Она поднесла карточку к свету и по слогам прочла: «Ад-во-кат».) Без очков-то я буквы не очень различаю.
Вряд ли она различала их много лучше и в очках.
— Попозже я буду рад поговорить и с вашим мужем...
— Он в «Повремени» виски лакает. Чуть у нас лишний доллар заведется, как его никакой зарок трезвости не удержит.
— А пока я хотел бы задать несколько вопросов вам. Вы когда-нибудь слышали про такую Хильду Дотери?
— Вы что — шутите? Уж какая-никакая, а моя старшая дочка.
— Давно вы ее видели?
— Недели две будет, если не все три. — Тут она что-то припомнила, возможно, всего лишь, что я адвокат. Главным ее свойством, видимо, было простодушие, и все ее чувства отражались у нее на лице. Сейчас оно говорило о настороженной растерянности, словно она спускалась в лифте в какой-то невообразимый подвал. — Ей что-то паяют?
